Было бы несправедливо говорить о том, что почти вся лирика Хомякова тенденциозна и что она связывала его поэтическую мысль. Диапазон русской артистической природы необычайно широк: от суровой трезвости до безотчетного чувства любви, которое рождает мягкие, нежные звуки и мелодии. Кроме «призывной» лирики, у поэта в эту пору появляются шедевры, в которых вновь напоминает о себе основной хомяковский провиденциальный сюжет. Речь в данном случае идет о стихотворениях 1859 года «Подвиг есть и в сраженьи…» и «Спи». Оба произведения биографические, они явились органическим продолжением переписки поэта со своими близкими, что подчеркивает их «домашний» характер. Стихотворение «Подвиг есть и в сраженьи…», – действительно, размышление по поводу письма к Е. С. Шеншиной, как считают комментаторы произведений Хомякова, но оно не рождено только конкретной ситуацией, какими-то жизненными обстоятельствами, которые лишь подтолкнули Хомякова к раздумьям. Письмо к женщине, потерявшей мужа, Хомяков начинает с сомнений, с незнания: «Вы у меня спрашиваете совета, дорогая Евгения Сергеевна, о том, что вам делать и чему посвятить жизнь свою, а я и не отвечал, и не умею отвечать, что делать в жизни? <…> Пусть ухо прислушивается к голосу Бога в сердце своем, а ответ будет». Другой вопрос касается душевно-сердечной области жизни человека – как ему преодолеть гнет горя? «Сами вы знаете, какое пережил я горе или, лучше сказать, в каком горе живу. Пережить горе настоящее нельзя, да и не дай Бог» (VIII, 414).
Стихотворение «Подвиг есть и в сраженьи…» представляет собой по существу монолог героя трагедии, мистерии. Произносится он в одиночестве, рядом нет персонажа-антагониста, скорее мыслится человек слабый, колеблющийся, пасующий перед роковыми обстоятельствами, которого нужно поддержать, ободрить словом. Диалогический характер монолога несомненен, особенно вступительные четыре строки. Вслед за Пушкиным («Пир во время чумы»: «Есть упоение в бою, / И бездны мрачной на краю, / И в разъяренном океане <…>/ Все, все, что гибелью грозит, / Для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья»)[517] и за Гоголем («Тарас Бульба»: состояние, которое переживает Андрий во время боя, – «что-то пиршественное зрелось ему в те минуты, когда разгорится у человека голова, в глазах все мелькает и мешается, летят головы, с громом падают на землю кони, а он несется как пьяный»)[518] Хомяков в свойственной ему антитетической манере утверждает иную, не рыцарскую героику, иной, не западный, не просветительский и не романтический героизм с самолюбованием, но личный нравственный идеал подвижничества. Это идеал