«Молитва, – пишет Игнатий Брянчанинов, – излияние сердечных желаний, прошений, воздыханий падшего, убитого грехом человека перед Богом» (I, 138). В первых двух строфах Хомяков обозначает исходную ситуацию, онтологическую по своей природе: человек – «дольник греха», и поэтому ничто не должно заслонять этой мысли. Бытовые заботы подчас убаюкивают людей, и они впадают в привычную, повседневную дремоту. Игнатий Брянчанинов напоминает: «Когда восстанешь от сна – первая твоя мысль да будет о Боге» (I, 139).

Лирический герой хомяковского стихотворения намеренно пробуждает свое сердце, побуждает его к жизни, к плачу: «Молил тебя с плачем и стоном…». Это начало молитвенной речи, сердечного голоса, который увлекает ум, рождающий молитвенные помышления. Прежде он стремится исторгнуть из груди скопившиеся стенания: «Душа <…> просилася людям и братьям / Сказаться…», «Как часто, о Боже! рвалася…» (140).

Эмоционально-напряженные глаголы этих строф передают особое, не будничное состояние человека. Молитвенные плач и помышления рождают обращения к Богу и просьбы к Нему, что составляет содержание основной части стихотворения. Высокая тема и экспрессия обусловили весь поэтический строй произведения. Композиционно оно распадается на две части: в первой (строфы 1, 2) показано приуготовление сердца и ума к общению с абсолютом, а во второй (строфы 3, 4, 5) – молитвенные обращения и просьбы грешного человека к Богу.

Стилистика стихотворения соответствует высокому содержанию: метафорический строй первых двух строф поддерживается риторическими восклицаниями, анафорическими стихами в составе почти каждой строфы, что позволяет усиливать эмоциональное напряжение. Хомяков прекрасно понимал природу молитвы, знал, что она не направлена на выпрашивание земных благ: «грех переносить требования или услаждения жизни земной в молитву» (VIII, 353), – поэтому просьба человека должна соответствовать минуте скорби, а этот сердечно-духовный жест, проявление свободного выбора и побуждения обусловили высокую лексику стихотворения: «вещать волю», «безумцев, бродящих во мгле», «глаголами правды твоей», «во прахе простерт пред тобой».

Стихотворения-исповеди, стихотворения-покаяния, стихотворения-наставления Хомякова 1850-х годов имели широкий диапазон и отклик. В одном случае какое-то из них могло прозвучать на всю страну и вызвать негативную реакцию как у «наших», так и «ненаших». Неприятие, например, вызвало в стане тех и других стихотворение «Раскаявшейся России» (1854). Произведение это характеризовали как обличительное, с покаянными словами, обращенными к России, с разоблачением ее грехов. Исследователи считают его своеобразным рубежом в развитии славянофильских идей. Правда, при этом оговариваются, что стихотворения славянофилов на историческую тему были вполне лирическими, где объектом изображения выступали не события и идеи, но настроения, исторически сформировавшиеся симпатии и антипатии. Лирика истории преломлялась через мировоззрение поэтов-славянофилов, в ней выделялось идеологическое, головное начало, что, наверное, не совсем исчерпывает эмоциональный строй произведений Хомякова, Аксаковых, Тютчева. Н. В. Гоголь убеждал читателей в том, что главным «источником лиризма» является «соприкосновение с Богом». Другим предметом, вызывавшим лиризм «у наших поэтов», «близкий к библейскому», стала Россия. «При одном этом имени как-то вдруг просветляется взгляд у нашего поэта, раздвигается дальше его кругозор, все становится у него шире, и он сам как бы облекается величием, становясь превыше обыкновенного человека» (76). И Гоголь, и Хомяков убеждены в том, что просветленный взгляд родится не вдруг: он созидается духовным, эпическим трезвением.