– Как и вы, видимо?… Но я-то здесь по официальной повестке!
Витаса передёрнуло, крыть было нечем. Он только затряс головой – не поймёшь, раздраженно или одобрительно:
– Знаю, всё видел, всё слышал. Вас, кажется, нынче в рекламу перевели, а вы никак своё корреспондентское прошлое забыть не можете? Не желаете побеседовать на эту тему в моём кабинете? Давно собираюсь пригласить вас для детального знакомства…
Ларису подмывало поинтересоваться, откуда в мэрии такая осведомлённость о внутренних делах их редакции, но она благоразумно прикусила язык. И так ясно, от какого паршивого верблюда… С неё хватит и того, что они столкнулись-таки на этом процессе.
Немного помолчав, Витас почти приказал:
– Ждите! О времени встречи сообщу через секретаря редакции!
Глава 24
Глава 24
У Ларисы обед, но вместо столовой она расположилась неподалёку от редакции в любимом скверике, и наслаждается долгожданной весенней прелестью.
Зимы за Уралом долгие и холодные. Морозы как встанут в конце октября, а то ещё и на ПокровА, так до Тёплого Алексия и стоят, раскаляя до трещин малоснежную землю. А потом вдруг наплывёт ростепель, дневные температуры подпрыгнут до 10-12 плюсов, съедят последние снега бурно и быстро. Межсезонье управляется в неделю-две. Уже с первых апрельских дней наступает солнечная теплынь, а там и до летнего жара недалеко.
Вот и сегодня солнце пригревает почти по-июньски. Меж полёглых пучков серой прошлогодней травы настырно пробиваются молодые копьеца, на газонах проступает салатовый флёр. Галдят и ссорятся антрацитово лоснящиеся скворцы. Ребятня, презрев мамины наказы, стаскивает с потных голов надоевшие за зиму шапки и топает по непросохшим лужам.
Над скамеечкой, которую облюбовала Лебедева, готово вырваться наружу розовое облачко: набирает цвет какой-то ранний японский кустарник, прижившийся в этом суровом климате. Лариса медленно, со смаком, вдыхает сыроватый прозрачный воздух, жмурится, подставляя горячим лучикам то одну щёку, то другую. Так бы и сидела себе, и сидела, переполненная синевой и золотом дня! И навсегда отринула бы всех этих Кротовых, Деповых, Венецких, вымарала из памяти отвратительный вчерашний день!
После судебного заседания она на службу не пошла, хотя время ещё оставалось: до последней степени была изнурена душой. Будто её долго топили в чём-то липком и постыдном. Хотелось одного – выплеснутся бы перед Колькой. Как выразился бы его папаша-технарь, кавалерчик сумел бы структурировать кристаллы Лориной души, находившиеся в полном раздрае. Но как нарочно Вернин-младший этим вечером допоздна будет торчать на каком-то очередном «чёсе».