Такой же позиции придерживался и М. Е. Салтыков-Щедрин. В романах современников он видел стремление упрочить уклад помещичьих усадеб, считая ведь его не столько патриархальной идиллией, сколько восточной деспотией. Крайне неприязненно отзывался об амурных романах, в которых звуки соловьиных трелей состязаются с поцелуями героев – ведь любовные истории отвлекают от общественных проблем. С издевкой отзывался о романах Тургенева, в которых каждый молодой помещик непременно находит себе такую же образованную помещицу. С нескрываемым презрением относился к романам и повестям, построенным исключительно на описании любовных историй. В марте 1875 года он писал своему другу П. В. Анненкову: «Вероятно, Вы… читали роман Толстого о наилучшем устройстве быта детор[одных] частей. Меня это волнует ужасно. Ужасно думать, что еще существует возможность строить романы на одних половых побуждениях. Ужасно видеть перед собой фигуру безмолвного кобеля Вронского. Мне кажется это подло и безнравственно. И ко всему этому прицепляется консервативная партия, которая торжествует. Можно ли себе представить, что из коровьего романа Толстого делается какое-то политическое знамя?»[350]

III

Итак, ревнивая мужская русская критика, в лице самых своих авторитетных представителей и собратьев по перу, была так озабочена злобой дня, что по большому счету грубо ошиблась в оценке великого романа о любви. Мало кто из современников Толстого смог оценить огромный эмоциональный потенциал «Анны Карениной» – рецензенты боялись быть уличенными в обожании высшего света (как писал, например, Достоевский, о «сбивчивом писателе» Василии Григорьевиче Авсеенко): «Он пал ниц и обожает перчатки, кареты, духи, помаду, шелковые платья (особенно тот момент, когда дама садится в кресло, а платье зашумит около ее ног и стана) и, наконец, лакеев, встречающих барыню, когда она возвращается из итальянской оперы. Он пишет обо всем этом беспрерывно, благоговейно, молебно и молитвенно, одним словом, совершает как будто какое-то даже богослужение» (Д. 9; 270).

Совокупные негативно-оскорбительные отзывы современников Толстого о романе «Анна Каренина» выглядели примерно так: бессодержательный «французский» роман; отсутствие идеалов, смакование грязного и пошлого; салонное художество, новейшая эпопея барских амуров, скандальная пустота содержания; возмутительно пошлая дребедень, впечатление ничтожества, манерного, мелкого и скучного; топтание в великосветском болоте; дребедень, к которой можно относиться только с юмором – а с пафосом, серьезно – что за чепуха; все это кисло, пахнет Москвой, ладаном, старой девой, славянщиной, дворянщиной, вздор и мелочи; все лица глупы, пошлы и мелочны; салонный воздух пошлости и бездарности; Вронский ни о чем не может говорить, кроме как об лошадях; любовь этого «жеребца в мундире» могла быть изложена лишь в ироническом тоне; мелкая и наглая жизнь, тупые светские понятия, мелкие и позорные волнения; «коровий роман» и «влюбленный бык»; кентавр Вронский, в котором не разберешь, где кончается превосходный кровный жеребец и где начинается человек; вороной жеребец Вронский; подлая и безнравственная фигура безмолвного кобеля Вронского; заурядные амуры великосветского хлыща и петербургской чиновницы, любительницы аксельбантов; плотоядная похотливость, представленная в виде какой-то колоссальной роковой страсти; голая, ничем не одухотворенная и не осмысленная чувственность, вызывающая омерзение; жалкая, пошлая и дрянная женщина.