Сердитые критики писали, что «Анну Каренину» испортили дважды – первый раз для живой сцены, второй раз для экрана. И это был, разумеется, огромный минус. Вместе с тем обнаруживался, и это они признавали, и несомненный плюс: широкая публика (массовый зритель) впервые знакомилась с литературным шедевром великого писателя, и только за это кинематографу стоило простить все его грехи. Ведь любители «чистого искусства» и «борцы» за него полагают, будто любая экранизация или инсценировка приспосабливают искусство к понятиям толпы, и не прочь были бы совершенно отстранить толпу от искусства, лишь бы сохранить его в чистоте подлинности. Оппоненты «борцов» страстно возражали: экран обязательно пробудит в массах интерес к классике, к качеству и содержанию чтения.

Как и можно было ожидать, впечатления от первой экранизации романа Толстого сильно расходились. «К произведению Толстого, – писал журнал «Сине-фоно», – здесь отнеслись со всем благоговением, которое внушает к себе имя Льва Николаевича. Отсюда понятна эта тщательная постановка, где не пропущен ни один даже самый мелкий штрих, способствующий детальному освещению при интерпретации типов и эпохи романа. При первом же взгляде на ленту бросается в глаза это отношение как со стороны режиссера, так и артистов. Из последних выделяется талантливая представительница Художественного театра, перенесшая на кинематографический экран результаты той школы, которой отличается ее театр от других»[380].

Но вот совершенно другая реакция, впечатление на грани возмущения и отвращения. «Видела недавно в “Искрах” кинематографическую “Анну Каренину” с Германовой во главе… Какой ужас, какие типы! Вронский – пьяный полковой писарь. Стиву Облонского изображает кто-то с физиономией лакея из какого-нибудь псковского “Палермо”; остальные – в pendant, а сама Анна Каренина ничем не отличается от Василисы “На дне”. Я хорошего и не ждала, но все-таки такого издевательства над Толстым не могла себе представить. Как могла она взять на себя такую роль, как согласилась выступать с подобными исполнителями! И ее, артистку Художественного театра, нисколько не шокировала постановка картины, допускающая такие несообразности, как плюшевый медведь и прочие ультрасовременные игрушки, которые Анна Каренина приносит своему сыну»[381].

Между романом и фильмом пролегла дистанция в тридцать семь лет, но зрительница, литературный критик и приятельница О. Л. Книппер-Чеховой хотела бы видеть точное, буквальное соответствие фильма тексту роману, бытовым и портретным реалиям и своим представлениям о героях, а потому отвергала любые отклонения, возмущалась «несообразностями» и порицала актрису, которая с ними мирилась. А может быть, писала о «несообразностях» картины, чтобы потрафить приятельнице, мхатовской актрисе…