Стоит процитировать и еще одно впечатление – о дошедшем отрывке фильма. «Сцена – роды Анны. Тонкая партитура роли, полное отсутствие натурализма (играются не столь родовые, сколь муки душевные Анны, считающей, что настал ее смертный час и она умирает). Хорошая и по современным меркам скромная игра и полное соответствие внешних данных актрисы толстовскому описанию, что немаловажно, сколь бы ни был впоследствии распространен некий тезис о том, будто бы внешнее сходство не важно, а важно-де внутреннее.

Однако первым условием уважения к автору является внимание к портрету героя, коль скоро он выписан в авторском тексте. Наверное, для Толстого небезразлично было то, что его Анна, портретно навеянная М. А. Гартунг, дочерью Пушкина, была черноволоса, с серыми глазами, полна и легка одновременно… Учась интерпретировать, кинематограф 1910-х годов учился и мастерству портрета»[386].

Как видим, рецензии на первые же экранизации немого кинематографа и свободные отклики на них в своей совокупности обнаружили все те болевые точки, сомнения, весь скепсис по отношению к новому виду искусства (или еще не искусства) и всю надежду на него, которые продолжали и продолжают существовать в течение целого столетия.

Съемки «Анны Карениной», ставшие огромным событием для всех, кто имел к ним прямое отношение, не могли не оставить значительный след в виде дневниковых записей и поздних воспоминаний. Слово актрисе, звезде немого кино Зое Федоровне Баранцевич, исполнительнице роли Кити Щербацкой – это был дебют 18-летней девушки, после которого она сыграла еще в сорока картинах у лучших режиссеров своего времени: «После первой пробной съемки роль Кити была оставлена за мной. С большим волнением приступила я к этой роли, так как кино было для меня областью незнакомой, я знала его только как зритель. Приступая к работе, я не имела никакого понятия о технике создания фильма. Начались съемки. Мне почему-то казалось, что все должно быть, как в театре, и вот начались обычные “открытия”. В сценарии, который был у меня, я отметила последовательность моих сцен, а оказалось, что сначала снимали середину, потом конец, затем начало. Поразил меня павильон кинофабрики, а главным образом свет. Когда я перед съемкой сцены бала вошла в ателье, чтобы посмотреть на окружающую обстановку, и взглянула на себя в зеркало – я пришла в ужас. На меня из зеркала глядело зеленое пятнистое лицо с черно-синими губами… Разве можно сниматься с таким ужасным лицом? И я в отчаянии пошла в гримировочную снимать грим. Все равно, думала я, – посмотрят на меня с таким лицом и не дадут играть Кити! Никогда я не увижу себя на экране! Но мне объяснили, что такие лица у всех от света ртутных ламп. Работа была увлекательной и интересной, особенно для меня, молодой актрисы, начинающей свой путь. Поражала меня глубина творчества М. Н. Германовой, которая пришла в кино из театра и в этом новом для себя искусстве нашла столько красок и интересных деталей. В. Р. Гардин, чуткий и внимательный режиссер, умел выявить в актере то, что было нужно для данного образа, и все сложные этапы построения роли проходили для актеров безболезненно. По крайней мере мне казалось, что роль Кити возникла во мне и оформилась легко»[387].