Рано утром, еще до завтрака, к нам попросился отец Глеб, а с ним в палату просочился и Ваня, удивив меня своей отвагой, – раньше его было не подтащить к больным детям на пушечный выстрел. Ваня смотрел на Марию с таким откровенным, таким детским любопытством, что мне стало неловко и ничего не оставалось, как рассказать Марии про Ванину осведомленность во всех наших делах. Знакомясь с Алешей, Ваня отколол забавную штуку. Он церемонно пожал сначала Алешину руку, а потом – Бубликову лапу и сказал:

– Я все про вас знаю. Ты – мальчик, который дружит с ангелом, а ты – пес, названный в честь знаменитого волшебника. Я еще не бывал в такой интересной компании.

В ответ Алеша рассмеялся, а Мария улыбнулась и перестала смотреть на Ваню подозрительно.

Отец Глеб принес серебряную шкатулку на цепочке, из которой достал небольшой сосуд, маленький кубок и ложку. С разрешения Марии он причастил Алешу – налил в кубок что-то из сосуда, а потом, прочитав короткие молитвы, дал Алеше попробовать это из ложки. Ваня шепнул мне, что в сосуде были «кровь и тело Христа». И я едва сдержала скептическую гримасу, выслушивая это.

Потом Ваня рассказывал Алеше про обряд причастия у первых христиан – как они рисковали жизнью, почитая Христа. Вспомнил, конечно, о своем Кирионе, который, по-моему, вообще не выходит у Вани из головы. Зачем-то стал говорить про растерзание христиан львами на аренах римских цирков, которое тогда было почти обычным делом. Алешины глаза сделались круглыми и белыми от страха, так что мне пришлось поскорее прервать этот поток натурализма и оттащить Ваню в сторонку от Алеши.

Ваня сказал, что ночевал в моей берлоге, пробравшись туда самостоятельно, и спросил, не сержусь ли я на него за это. А я полушутя ответила, что если вместе со смелостью в нем прогрессирует и наглость, то мне, пожалуй, больше симпатичен прежний трус. Но Ваня воспринял это как чистую шутку без ехидного подтекста и глуповато заулыбался… Да ладно, пусть ночует, жалко, что ли!

Слух о том, что к нам пожаловала Алешина мама, уже облетел хоспис, и пустил его, конечно, Саша-Паша… Ох, все-таки этот болтун дождется от меня взбучки!.. Выхожу в коридор и попадаю в кольцо врачей и сестер, требующих подробностей. По-человечески прошу их немного подождать и дать Марии побыть с сыном.

Спускаюсь по лестнице, выглядываю из открытой двери главного входа. Заграждения перед нашим крыльцом полицейские выставили еще утром. Так что мы уже, можно считать, в осаде. Официально у родителей есть еще полдня, чтобы увезти детей из хосписа. Каждые полчаса об этом напоминает в мегафон носатый майор – начальник полицейского кордона. Но все, кто решили уйти, ушли еще вчера. Наши охранники тоже сбежали. Их места заняли двое друзей Славы – Лёнькиного отца. Ни у кого из них нет детей с СГД, но они когда-то служили со Славой в воздушном десанте. Они и сейчас относятся к нему как к командиру, называют Батей. Вчера я на минутку выбегала на улицу – смертельно захотелось курить – и видела, как Слава и его друзья ходили вокруг хосписа и оценивали слабые места, через которые наш черный замок могут атаковать. Неужели они и правда считают, что нас посмеют вышвырнуть силой?.. Сейчас полицейских перед хосписом – человек двадцать, но внутрь не суются.