– Mija, умоляю, – говорит Папа, туша одну сигарету и закуривая другую. – У меня сегодня утром случился большой coraje [533]с Толстомордом по поводу диванчика на двоих. А теперь еще и это. Я устал.

– Ну, я тоже устала, – продолжает Мама. – Я намучилась с этими жильцами. Предупреждаю, если ты ничего не предпримешь, то в дело вмешаюсь я! Ты слышишь меня?

– Не волнуйся. Я позабочусь об этом, – говорит Папа.

Спустя короткое время он возвращается, выполнив свою миссию.

– Я все уладил.

– Шутишь. Уже? Как?

– Я снизил им плату.

– Боже милостивый! Ты с ума сошел? Я поручила тебе это дело, и посмотрите…

– Послушай, Зойла, послушай меня! Ты помнишь те времена, когда десять долларов так много для нас значили? Неужели не помнишь? Помнишь, что у нас иногда не было даже десяти долларов, даже этой малости, чтобы протянуть до конца недели? Это было так давно, и не знаю, как ты, но я никогда, никогда не забуду, как стыдно мне было унижаться перед тем псом Марселино Ордонесом каждое первое число месяца. – И по-английски добавляет: – Я чувствовал себя больным.

И он выглядит больным, лицо у него какого-то странного цвета.

Мама ничего не говорит. Я не знаю, смирилась она, или сердится, или что еще, но что-то святое опускается в комнату и на короткое время одаривает ее мудростью молчания.

– Иди в кухню, – говорит мне Мама. – Помоги приготовить Папе ужин. – А затем, когда он уже не слышит, добавляет: – У него тяжелая работа.

Мама режет авокадо и cilantro и велит мне выжать лаймы для папиного лаймада.

– Ты знаешь, в чем твоя проблема? – кричит Мама в гостиную. – Ты не можешь забыть о работе в мастерской. Хватит думать о своих проблемах. Вы с Лалой вечно думаете о прошлом. С ним покончено! Не думай о нем больше. Посмотри на меня. Я не терзаюсь ненужными воспоминаниями. Ты собираешься сесть за стол или тебе принести все на подносе? – кричит Мама, заворачивая tortillas в чистое кухонное полотенце.