Хрущев не сомневался в реальности заговора в армии: «О Вороши­лове тогда военные были очень невысокого мнения. Они его формально принимали, но все считали себя выше него. Так оно, видимо, и было... Арест Тухачевского я очень переживал. Но лучше всех из осужденных я знал Якира... С Тухачевским я не был близко знаком, но относился к нему всегда с уважением... Потом, когда сообщили о судебном процес­се, я... ругал себя: “Как хорошо я к нему относился! Какое же я говно, ничего не видел, а вот Сталин увидел”»[83].

Что же произошло в мае — июне 1937 года? Именно в этом внезапном аресте и расстреле военачальников историки ищут причины Большо­го террора. Начиная с 60-х годов прошлого века, привычно считается, что заговора не было и группа Тухачевского стала жертвой сталинского произвола. Может, да, а может, и нет...

О том, как «разматывалась вся эта штука», арестованный 6 апреля 1939 года Фриновский изложил в отчете новому наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии.

Касаясь следственной работы, Фриновский подразделял следова­телей НКВД на три группы: «следователей-колольщиков», «колольщи­ков» и «рядовых» следователей.

Что представляли из себя эти группы и кто они? «“Следователи-колольщики” были подобраны из... скомпрометированных лиц; они бесконтрольно применяли избиение арестованных, в кратчай­ший срок добивались “показаний” и умели грамотно, красочно со­ставлять протоколы.

Так как количество сознающихся арестованных изо дня в день воз­растало и нужда в следователях, умеющих составлять протоколы, была большая, так называемые “следователи-колольщики” стали, каждый при себе, создавать группы просто “колольщиков”.

Группа “колольщиков” состояла из технических работников. Люди эти не знали материалов на подследственного, а посылались в Лефор­тово, вызывали арестованного и приступали к его избиению. Избиение продолжалось до того момента, когда подследственный давал согласие на дачу показаний...

Остальной следовательский состав занимался допросом менее серьез­ных арестованных, был предоставлен самому себе, никем не руководился...

Дальнейший процесс следствия заключался в следующем: следова­тель вел допрос и вместо протокола составлял заметки. После несколь­ких таких допросов следователем составлялся черновик протокола, который шел на корректировку начальнику соответствующего отдела, а от него еще неподписанным — на просмотр бывшему народному ко­миссару Ежову, и в редких случаях — мне.

Ежов просматривал протокол, вносил изменения, дополнения. В боль­шинстве арестованные не соглашались с редакцией протокола и заявля­ли, что они на следствии этого не говорили, и отказывались от подписи.