«Сгинул парень!»

Татарам сын боярский был кунаком, часто захаживал к ним, рисовал, кумысничал, беседовал до рассвета с аксакалами. Язык татарский знал издавна, с тех времён, когда ещё хаживал за ясырём[15]. Теперь иными глазами смотрел он на иноверцев. Вновь Соны голос услышал, которую река приняла, как приняла сейчас отчаянного татарина.

Нет, он вынырнул как раз перед лошадью и, схватив повод, погрёб по течению наперерез другой лошади. Жеребят сама река пощадила, выбросив их на пески перед тальниками.

Другая лошадь, каурая, двухлетка, ошалев от бесчинств, творимых рекою, ударила батыра передним копытом и тот исчез под волной.

Ремез, не раздумывая, прыгнул в лодку, направив её в самую пучину. Словно наказывая за дерзость, волна вздыбила челнок, закрутила. Но, собрав все силы, Ремез не дался своевольному Иртышу. Держа наискосок, он всё же успел перехватить ещё раз всплывшего татарина. С трудом втянув его в пляшущую лодку, исхитрился схватить каурую за повод, привязал к корме и, нечеловечески напрягаясь, повёл челнок к берегу. Лошадь дико всхрапывала, вскидывала передние ноги, словно намереваясь перемахнуть через борт. Дважды она задела корму, отчего судёнышко, и так уж отяжелевшее от воды, зачерпнуло снова. Но до берега, к счастью, оставалось сажен десяток. Ремез благополучно одолел их. Отвязав каурку, шлёпнул её по холке веслом и вернулся к татарину.

«Зуфар!» – узнал он пострадавшего. Парень был молод, красив, но судя по всему, не жилец: лоб пробит, губы взялись землёю. Но сердце – Ремез приложил ухо к груди – чуть слышно возилось.

– Жив, – сказал подбежавшему хромому татарину. – Зовите знахаря вашего.

Прибежавший – отец Зуфара – по-русски не знал, да если бы и знал, всё равно ничего не понял. Один из трёх сыновей у него остался. Двух других подстрелили в стычке казаки. Зуфар – последняя утеха в старости, продолжатель рода Галимзянова. Погибнет он – жизнь станет бессмысленной.

Старик склонился над сыном в безмолвной скорби. Лучше бы уж выл, катался по земле и рвал на себе волосы. Но он молчал, и молчание это было страшно. Надо было подойти к старику, утешить, но что теперь слова?

– Помогать надо, – заговорил он по-татарски с толпою молчаливых татар. – Знахаря надо. И воду откачать надо. Живой он пока. Живой! Поспешайте!

Хилый старичонка с иссохшим лицом, с бородёнкою в семь волосинок, протолкался сквозь толпу и что-то властно сказал ближнему татарину. Три дюжиных джигита тотчас кинулись к Зуфару. Один оттащил прочь обессилевшего отца, двое других перевернули пострадавшего на спину. Из него тотчас же хлынула красная вода. Видно, и внутренности отбиты.