– Не уркай, парень! От ваших харчей ноги в коленах гнутся. Ты их пробовал? Тоже, поди, из лихих? Вы вот их в цепях сюда гнали. А я тутошний. Дед с Ермаком Тимофеевичем шёл.

– То и видно. Все отпетые, – проворчал казак, но связываться не стал: отчаянный здесь народ, крутонравый. Встретит в тёмном углу – прибьёт, не моргнув глазом.

Филька, разделив поровну хлеб, поставил посерёдке блюдо с дымящимся мясом, и все каторжане накинулись на еду.

Когда съели хлеб до крошки, дочиста вылизали блюдо, подмигнул Никите.

Тесть послал Алёну за добавкой.

И с тех пор повелось, как и положено на помочах, досыта кормили всех этих несчастных, в конце дня подносили по чарке. Зато и трудились каторжане на совесть. И дом вырастал на глазах, большой, ладный, по Семёнову замыслу исполненный. Кроме хором баню поставили, два амбара. Ремезу пристроили клетушку светлую окнами в сад. Он радовался, как дитя: «Теперь токо робить!».

Тютин угрюмо взглядывал на соседа, завидовал: «Везёт же! В Москве побывал! Дом в два счёта скатали. И жёнка – чисто золото!».

Сам бобылём жил. Митрофановна ещё в девках бегала – присох к ней, никак из сердца вырвать не может.

«Однако и помру бобылём!..» – вздыхал Гаврила с безысходною грустью, выкладывая замысловатые ходы печки. Печка ладная получалась: негромоздкая, но в три хода. Печник Гаврила отменный. Много дымов пустил в Тобольске. Чутьё у него, тяга к делам каменным. Правда, и сам Ремез мастер отменный, но всеяден: он то в гишторию ударится, то в пиитику. Да и на службу, точно простого казака, гоняют. А ведь уж давно в чинах, сын боярский. Да вот и чертежи снимает со всей Сибири. Для самого царя будто бы рисовал. Слыхивал Гаврила и то, что мастера чужеземные тоже за многие дела брались и во всём след свой оставили. Так ведь те великого ума люди! А тут тёмный мужик, сам до всего дойти хочет.

Недодумал Тютин – подоспел ужин, и все облегчённо вздохнули. Ремез оглядел хоромы. Ещё денёк, от силы два и – можно вселяться. Печку Гаврила завтра к полудню выведет, пустит первый дымок. И можно справлять влазины.

Расправив усталые спины, мужики потянулись в ограду мыть руки. Арестантов в тюрьму погнали, но Алёна с Митрофановной натолкали им всякой снеди. Шли в гору медленно, позвякивая кандалами, жевали мясо, рыбу, прикусывая пухлыми ремезовскими калачами. Перед острогом шли вполшага.

– Не насест – поспеем, – советовал неунывающий Филька.

Прямской взвоз размыло дождями. Дорога в гору вела ухабистая. Пригладить бы её, но у Тобольска будто и хозяина нет. Грязь, пожары, особенно в татарской слободе, ночные разбои. А ведь третий год Стольный град Сибири! Со всех сторон послы сюда едут, тянутся отовсюду торговые обозы. На базаре разноязычный гвалт, но, тем не менее, все понимают друг друга. Китайцы, персы, а более всего своих – русичей, татар, узкоглазых северных народцев. И все гомонят, бьют по рукам, рядятся, блюдя свою выгоду. Неужто и в Москве так же? Там, поди, больше порядка. Как же, всем городам город. Побывать бы!