Свечи и ещё — неухоженная пустота самого дома. В нём пахло запустением и отсутствовал самый главный запах: запах людей. Прислуги. Дворни. Поваров. Прачек. Лакеев. Девок.

Добро бы ещё дом холостяка, дом без хозяйки. Норов по опыту знал, что неженатые помещики часто обзаводились любовницами, которые прибирали к рукам хозяйство ловчее, чем законная жена, — но это был не тот случай.

В этом доме не было женщины. Ни любовницы, ни ключницы, не говоря о жене.

И ладно бы. Встречались Норову и одинокие помещики-бирюки.

Но что за дом, в котором вообще нет прислуги?

И кто эти дети?

Книги привлекли его внимание. На мебели была пыль. На книгах её не было. Норов снял верхнюю. Адам Смит. Ну конечно же. Нет такого русского помещика с завихрениями, который не читал бы Адама Смита. Догнать Америку неплохо бы, согласен, ну-ну. Он отложил Смита в сторону. Монтень. Вся французская философия казалась Норову сущим умственным дерьмом. А это что? Готические буквы. По-немецки Норов не умел — не помогло и путешествие по Германии. Битте айн пильс, вот и всё. И айн братвурст. Онне земпф, битте.

Он пролистал. Слепоглухонемые страницы бубнили что-то, уж точно не про пиво и сосиски, блеснула картинка. Норов прихлопнул страницу, перелистнул, снова нашёл. Брови его подпрыгнули.

— Чего вам угодно?

Норов, вздрогнув, захлопнул книжицу. Плавно, как человек, который не сделал и не делает ничего предосудительного, положил её на стол. В дверях стоял старик. Дети теснились позади него, выглядывая то справа, то слева.

— Угодно увидеть господина Бурмина.

— Барин изволил уехать по делам.

— Ну по делам так по делам, — не стал упрямиться Норов, вынул визитную карточку. — Не стану дожидаться.

Приоткрыл занятную книжицу. Нашёл нужную страницу. Заложил визиткой изображение вервольфа.

И только на крыльце, увидев, что на дворе белый день, что светило солнце и улыбались солнечные рожицы одуванчиков, Норов ощутил, как вспотели ладони.

Спица подпирала крышку. Её надо было вставить точно в паз.

Мышеловку эту привезли из Смоленска. Вместе с остальными другими. Деревянными и железными. На пружинке и на прутике. С петлёй или зубцами. С приманкой и без. Которые гуманные, рекомендованные английским женским обществом милосердного обращения с животными. И которые на убой.

Гуманные он сразу велел вернуть в лавку.

С крысами-то гуманно? С мышами милосердно? Только на убой. Чтобы с кровью. Чтобы хрясь — и металлическая рамка перебила хребет. Или раз — и железные зубья прокусили тело насквозь. Чтобы чик — и крошечное лезвие перерубило пополам. Или бам-с — и молоточек размозжил грызуну мерзкую бошку.