Алина заглянула ему в лицо:
— Вы можете мне довериться. Я могу помочь.
Бурмин покачал головой. Но Алина видела его сомнения.
— Смогу, — тихо и твёрдо повторила.
Лицо Бурмина исказилось.
— Вам нет необходимости быть благодарной, княжна, — твёрдо сказал он. — Я сделал то, что сделал бы на моем месте любой порядочный человек. С вами поступили дурно и низко. Любой на моем месте остановил бы подлость.
— Но только вы остановили.
Бурмин молчал. Ему было неловко. Но Алина поняла его молчание иначе.
— Мы с вами похожи. Только я пойму вас. Вы знаете это. Только тот, кто сам… оступался, поймёт того, кто оступился.
Бурмин посмотрел на неё пристально. Она восприняла это как желание слушать. Заговорила горячо и искренне:
— Расскажите мне. Я всегда буду на вашей стороне. Вы это знаете. Со мной вам нечего стыдиться и скрывать. Преступление, бесчестие — ничто не заставит меня содрогнуться и отвернуться. Мы похожи. Пусть ханжи, как госпожа Облакова, которых заботят только приличия, квохчут по гостиным и зажимают нос. Мы с вами оба знаем, что…
Но Бурмин вдруг замкнулся:
— Мы с вами? — перебил он холодно. — Княжна, вы заблуждаетесь. Я и вы — не одно и то же. Мне жаль, если я сделал нечто, что подало вам эту ошибочную идею.
Алина опешила. «Облакова», — осознала она: упоминать её было ошибкой. Поздно.
— Я знаю, — продолжал Бурмин, — что ваша история в Петербурге — правда. И не сужу вас. Это тоже правда. Но в остальном вы ошибаетесь.
Алина побелела от ярости. Терять уже было нечего. Она широко улыбнулась:
— О, если бы на моем месте была госпожа Облакова, полагаю, вы бы с восторгом поступились принципами…
Она видела, что попала по больному. Это на миг доставило ей удовольствие. Но только на миг. Не стоило. Поздно. Глаза Бурмина сузились:
— Не вижу, как она сюда относится, — холодно отрезал. — Я за вас заступился перед сплетницами, да. Вы заговорили о принципах. Что ж. Мой принцип — подать руку и помочь подняться тому, кто оступился, упал в грязь. Но это не значит, что я сам желаю в ней барахтаться.
Алина отшатнулась, задохнувшись: