Она встала, подошла к нему, примирительно положила руку ему на грудь:

— Я уеду, Николя. Если ты настаиваешь. Но после губернаторского бала.

Мишель заметил, как между стволами мелькнуло белое платье. Вырвал изо рта травинку, отбросил.

Оленька прелестно разрумянилась от спешки и волнения. Шляпка сбилась за спину.

«Алёшка не слепой», — оценил Мишель. Лицо его было тревожно и — как, собственно, он задумывал — напугало Оленьку.

— Что с ним? — забыла поздороваться, забыла о шляпке, да обо всем тут же забыла она.

Мишель прислонился спиной к стволу. Поглядел в сторону, себе на сапоги. Точно не мог собраться с мыслями, найти слова. Поднял на неё рассчитанно мрачный взор:

— Только вам я могу открыться, зная, как много Алексей говорил о вашем сердце, душе и доброте… Как одну вас называл своим единственным другом…

Оленька схватилась за сердце.

«Недурной бюст», — подумал Мишель.

Через час с небольшим они уже мирно брели вдвоём по тропинке. С одной стороны высился лес. С другой — дышало жаром колосящееся поле. В небесной глубине пел невидимый жаворонок.

Мишелю не понадобилось много времени, чтобы убедиться в правильности своего первого предположения: Оленька была из тех девушек, которым только дай спасти красивого беспутного мужчину, но с тем условием, что он — офицер. Чиновников, хоть титулярных советников, хоть статских, такие в плен не берут.

— Вы не должны прожигать свою жизнь, Мишель, — наставляла Оленька.

Он горько вздохнул:

— Всё поздно.

— Ничего не поздно!

— Я конченый человек!

— Вы не должны так о себе думать! — теперь уже горячилась она.

— Положение моё безвыходное, — простонал он.