— Но…

— Ваша коляска стоит позади. Они ещё не видят её. Но сейчас начнут окружать избу, и будет поздно.

Он поволок Мари к низкой дверце, что вела в обрушившийся чулан.

— Я не уйду без Алёши!

Для неё он был ещё жив. Бурмин глянул на запавшие виски мертвеца. На жалкое отчаянное лицо Мари. Духу ему не хватило:

— Я вас люблю. Вы знаете это. Клянусь своей любовью, что не покину Алёшу. Чего бы мне это ни стоило. Я верну его вам.

И вытолкнул Мари вон.

С ней исчезло пламя. А с ним — погасли все сомнения, колебания. Бурмин успел ощутить странное блаженство и миг спустя обрушился в мир, которого так боялся.

Иван с треском содрал с себя лохмотья, ощерился, одним скачком перемахнул через край окна. Крики и выстрелы ответили ему. Но, судя по ужасу воплей, вряд ли хоть один попал в цель, последовал мокрый хруст раздираемой плоти. Бурмин бросился было к окну, но ему показалось, будто голова врезалась в железный край, загудело в ушах, в глазах сверкнуло. Он завалился на пол, мелко трясясь. Тёмная воронка захватила ослабшее тело и одним оборотом отправила на дно.

Дворня Ивиных носилась по всему дому. Шаги сливались в неумолкающий гул, от которого нигде не было спасения. Переднюю уже замело иглами соломы, клоками сена, обрывками верёвок, и пёстрый сор этот стал плавно подниматься по лестнице, одолевая ступеньку за ступенькой незаметно, но верно.

Вещи словно несло и качало течение реки: из комнат, по лестнице — прямо в двери.

Красивый лакей Яков, облокотившись на перила и выставив зад, наблюдал за суетой с антресолей, как адмирал с мостика.

Укладывались.

Горничная девка Анфиса встала с лакеем рядом. Стала тоже глядеть вниз. Рука её, точно сама по себе, легла и обхватила зад лакея. Лакей и ухом не повёл.

Внизу качнулся, поплыл к дверям щегольской дамский дорожный сундук.

Анфиса прищурилась:

— Прошлый вечер ещё плясали. Вот и доплясались.

Сундук боднул о косяк.

Анфиса не выдержала: