— За детей моих?! — Похоже, та же самая баба. Обернулась, подбоченясь, на толпу: — А? Что языки в жопу всосали? Детей они наших Бонапарту бросают! Книжки свои везут! Упыри!

Бабы, все, что были, подхватили звонко: «Упыри! Упыри!» Стали поддевать своих мужиков: «Что сам молчишь? Или дети не твои?»

Анна Васильевна схватилась за мужа. Дрожащим шёпотом взмолилась:

— Прошу вас. Эти книги… моё единственное имущество. Моё приданое. Прошу вас.

Взволнованная сейчас, она вдруг напомнила ему себя, но другую: невесту, мать новорождённого первенца — ту, которую он, пусть недолго, но любил. Он задержал ладонь на её щеке. Анна Васильевна опешила от этого жеста.

— Оглохли? Грузи книги! — рявкнул Шишкин. — Пока не…

И поперхнулся. Вилы ударили ему в шею. Толпа ахнула. Кровь струями побежала по сюртуку. Вилы держал Василий.

Анна Васильевна завизжала.

Василий выдернул вилы. Шишкин повалился плашмя. Кровь его стала сворачиваться в пыли. Толпа глядела на мёртвого.

Василий бросил вилы на труп:

— На тебя, Анна Васильевна, обиды нет.

Анна Васильевна, зажав рот обеими руками, попятилась. Но первый же шаг словно разбудил опасного зверя. Толпа вскинулась вокруг неё.

— Прошу вас… прошу…

Но по лицам видела: бесполезно. «Сашенька!» — была единственная её мысль.

Бабы скалились. Кто-то сплёвывал. Кто-то что-то говорил. «Неужели… — проносилось в её мыслях. — Ведь они тоже матери». Но какой-то инстинкт запретил упоминать сына, научил: уводи от гнезда. Она и пыталась. Толпа сужалась. Руки вцепились в её платье. В волосы. Анна Васильевна вскрикнула.

Грохнул выстрел, запахло порохом. Толпа отпрянула.

— А ну! Прочь.

Учитель водил горячим после выстрела карабином — толпа волнами отшатывалась. Не теряя прицел, рукой поднял Анну Васильевну на ноги, помог подняться. Она была ни жива ни мертва, рыдания сотрясали её.

— Да что… — начала было разжигать баба. Не успела.

— На барыню обиды нет! — гаркнул Василий, обвёл толпу взглядом. — Не упыри мы!