— Подкати меня к окну, — велела старуха.

Та всем телом налегла на ручки. Поправила кресло. Носком ноги опустила тормозной рычаг. Раздвинула перед хозяйкой шторы.

— Да что ты врёшь! — тут же напустилась та.

Ключница открыла было рот. Барыня ткнула скрюченным пальцем в окно:

— Как не едет? Вон. Пыль столбом.

Это не мог быть молодой барин. Просто не мог. Ключница сунулась к окну. Пыль была не столбом, но хвостом, это точно. От кареты, что неслась во весь опор.

Но это же не может быть барин. Или может?

— Чего стоишь? Ступай! Проводи его ко мне!

Кучер осадил у крыльца. Лакей не успел сбежать по ступеням. Дверца распахнулась ему навстречу. Из неё бешено залаяла моська.

— Тубо, Фидель! Тубо!

Княгиня Печерская передала моську горничной, грузно спустилась, чуть не опрокинув лакея.

Старуха Солоухина обернулась на неё недоумённо. Но Печерской было не до того. Она вынула из ридикюля платок. Утерла красное потное лицо.

— Ох, матушка, ужасы какие творятся, — начала без предисловий. — Я сразу к вам. Фух!

— Ну что стоишь! — крикнула барыня на ключницу. — Подай же кресло. Воды.

Та засуетилась. Гостья была устроена удобно.

— Выйди! — велела барыня. — У самой соображения нет?

Две дамы остались одни.

— Я, как видите, — огладила Печерская платье, — в дороге.

— Куда же направляетесь, могу ли узнать?

— В Москву. В Москве ужасы все эти пересижу покойно. Зятёк мой дурной сразу в армию ускакал. Люди мои с обозом по Смоленской дороге. А я в лёгкой бричке — дай, думаю, по пути сделаю визиты. К самым дорогим друзьям. А вы что ж? Когда едете? Вижу, у вас двор весь багажом заставлен. Правильно. Поспешишь — людей насмешишь, но в иные моменты поспешать надо для спасения жизни. Антихрист, а я теперь Бонапарте не иначе называю, уж идёт к Смоленску.