На употребление алкоголя также влияли различные слухи. В мае 1910 г. Тишка Гартный описал ситуацию в местечке Копыль (Минская губерния) в связи с приближением кометы Галлея и слухами о конце света: «Люди отказывались от всякой работы, дни и ночи проводили в корчмах, но, не дождавшись конца света, распускали слухи, что комета сгорела»[1218]. Подобные свидетельства присутствуют и в автобиографической повести В. Дубовки «Лепестки», но относятся они, согласно автору, примерно к 1906 г.: «Будет летать по небу божий ангел, трубить в трубу, призывая на суд всех живых и мертвых. Могилы пооткрываются, все живые и мертвые предстанут перед тем судом… Необузданная человеческая фантазия добавляла в эти рассказы всякие новые подробности, и так понемногу вырисовывалась страшная картина, в которой предусматривался даже цвет неба. У кого была копейка в запасе, тот начал её пропивал.

– Зачем деньги, конец света…

Кому нужно было запахать поле также ссылался на конец света. Словом, разлад был немалый»[1219].

Значительно возросло потребление алкоголя после 1907 г. Некоторые белорусские деятели (Язеп Лёсик, Тишка Гартный) связывали это с своеобразным социальным протестом, вызванным крушением надежд на позитивные изменения в жизни, зародившихся во время революции. Рост пьянства сопровождался расширением азартных игр и ростом социальной напряженности в обществе: «Пока существует такой порядок, где людям нельзя вздохнуть, пока лучи радости сияют только в водке, кабаки не исчезнут, даже если их закроют во всем мире – это бесполезно. Пьянство не в людях и от людей: оно в жизни и от жизни. Не люди плохие, а уклад жизни и общественных отношений. Пьянство и хулиганство последнего времени – это протест против сложившейся ситуации. Дикий это протест, неразумный, но что же сделаешь?»[1220].

Важным фактором потребления алкоголя было отношение населения к водке и ее суррогатам. С введением монополии в структуре потребления стала доминировать «казёнка», но рядом с ней распространялись и суррогаты: «брыкаловка», «самотужка», «лякёровка», «шмаковка», «ханжа».

«Самотужка» – одно из названий самогона, возможно, тоже самое, что и «брыкаловка», но последнее, вероятно, с некоторыми добавками для более сильного опьянения. В первые годы «винной» монополии рынок был насыщен качественным легальным алкоголем, это, наряду с усилением контроля над нелегальной продажей, превращало самогоноварение в опасное и нерентабельное занятие. В полицейских сводках того времени среди нарушений питейного устава преобладали дела о нелегальной торговле и организации притонов для распития алкоголя. Пример подобного правонарушения приводится в уже упомянутом выше рассказе «Микитовы хаутуры». Сын Микиты вечером едет за водкой, для организации похорон своего отца к Мор духу, в прошлом богатейшему трактирщику уезда, потому что монополька уже закрыта. В доме Мордуха пятеро мужчин пьют «казённую» водку. Таким образом Мордух перепродаёт купленную им в монопольке водку в неурочный час и предоставляет место для её распития. Доказать факт правонарушения сложно, так как клиенты гарантировано скажут, что пришли в гости и угощают их бесплатно. После недолгих переговоров и прибавления к деньгам мешка овса Мордух соглашается продать «четвертную бутыль» (1/4 ведра ~ 3 литра). Купленная водка переливается в бочонок, чтобы скрыть следы продажи. То, что Мордух торгует водкой, знают все, и все об этом открыто говорят и не видят в этом ничего криминального[1221]. Отсутствие доносов и осторожность с клиентами позволяют Мор духу продолжать свободно вести свои дела.