Какаранджес вздохнул с облегчением, когда убедился, что Замок Горных Духов необитаем. Он обошел его трижды – сперва издалека, потом сузил радиус, крикнул: «Лю-юди-и!» – никто не отозвался. Горные духи также хранили гордое молчание. Впрочем, духов Какаранджес остерегался в последнюю очередь. Главную опасность представляли аккаинцы. Днем – мирные табунщики, по ночам они превращались в безжалостных грабителей и убийц. Поведать об их зверствах могла лишь луна, ибо прочих свидетелей аккаинцы в живых не оставляли. Узкоглазые смуглокожие конники рыскали от перевала к перевалу в поисках наживы. Из-за плеч торчали приклады ружей, точно так же как у предков – острия бердышей или кончики пик. А горные духи – чего их бояться? Если они еще и остались, то забились поглубже – в каменные щели, всеми покинутые, ни злые, ни добрые, сонные, вялые, совершенно апатичные к истории человечества. Ровесники Шороха. Даже местные маги и шаманы позабыли их извилистый и древний язык. Им никто не молился, и только ветер да голодные волки пели для них угрюмую колыбельную – у-у-у, у-у-у.

Со стороны Замок выглядел устрашающе. Он был весь покрыт косыми глубокими трещинами, словно изрубленный в бою панцирь. «Как бельмо на глазу! – проворчал коротышка. – А может, это и не Замок вовсе, а могильный камень?! Великаны главаря своего схоронили! Кадку с золотом под голову cунули! Вот бы узнать! А хоть бы и узнал? Разве отроешь? Нету тут золота и быть не может!» Коротышка всегда предпочитал иметь два мнения вместо одного, чтобы каждый раз использовать то, которое удобней. «У меня тут не мякина», – говаривал он, выразительно постукивая пальцем по виску. «А можно я посмотрю?» – пошутил однажды Драго. «С ним бы мне полегче сейчас пришлось», – тоскливо подумал о бывшем товарище Какаранджес. За спиной у него висел потертый армейский ранец – такой тяжелый, что гнул к земле. Коротышка героически тащил его уже несколько верст – чуть копыта не откинул, задохся весь, потерял дар речи, но вещей не бросил. Это были чужие вещи. Он их присвоил. Дело было так.

Выдвинувшись с рассветом, Какаранджес наткнулся на каменную реку – хаотично застывший широкий поток из скалистых обломков самых разных форм. Их сюда принесло лавиной. Коротышка проворно припустил через «реку», но вдруг нечто из увиденного заставило его затормозить. Посреди густо разбросанных слоистых глыб лежал человек в длиннополой шинели. Он не двигался. «Эй, служивый!» – позвал Какаранджес, хотя не сомневался: перед ним – мертвец.

Коротышка не любил и боялся военных, но когда с волка спустят шкуру, он не страшный. Отважным скоком Какаранджес приблизился к погибшему солдату. Погоны на шинели были отпороты. Дезертир. Пробитым виском он трагически приложился к шершавому серому валуну. «Нога подвернулась», – рассудил Какаранджес, сел рядом с телом и методично обыскал карманы, однако ничего, кроме всякой трухи, не обнаружил. Тогда его взгляд хищно примерился к походному ранцу, который у солдата был набит под завязку: «Хе-хе! Ого! Сколько тут добра! Это ты удачно упал, служивый». Коротышка, не церемонясь, перевернул покойника на живот, освободил обвисшие лямки от плеч и от рук и толкнул ранец набок. Очень хотелось порвать тесемки, но Какаранджес предусмотрительно, со своеобразной холодной нежностью их развязал. Внутри оказалось… И то, и это! От лакированной черной шкатулки до ржавых шпор. Всего товара монет на тридцать! Какаранджес от радости хлопнул по ляжке, а потом воровато, втянув голову в плечи, оглянулся с прищуром – нет ли поблизости других мародеров? Никого. Только куропатка в траве вспорхнула.