Хотя воздух был сухой и прозрачный, Какаранджес двигался словно в мареве, как будто пьяный или лунатик. От усталости сознание его замутилось, грудь сделалась деревянной – дышать невозможно, ноги передвигались сами, не спрашивая хозяина, но их хозяин себя не жалел – сухари на исходе, а путь неблизкий да места бедовые. Все может быть – аккаинцы, медведи, голод и холод. В горах климат контрастный – днем жагранит так, что слезает кожа, а по ночам роса на палатках превращается в корочку льда. Какаранджес это прекрасно помнил еще с тех пор, как бывал тут с цыганами – Мушей и Драго.

На одном из уступов, которые были тут как ступеньки, коротышка запнулся. Его мотнуло. Он едва успел выставить вперед руки и упал на коленки, а подняться не смог – ноша придавила коротышку, как жабу. Тогда Какаранджес кувырнул ранец набок и сам перекинулся вслед за ним. Небо в глазах у него потемнело, в висках стучало, а воздух, глотаемый с лихорадочной жадностью, казалось, еще долго не проникал внутрь. Сердце колотилось, словно участвовало в гонке. Его долбящийся пульс Какаранджес ощущал где-то в горле.

Когда он очухался, то увидел, что ладонь вся в крови – ее рассек каменный зубец, об который она в падении оперлась. Боли не чувствовалось. Оторвав зубами кусок рубахи, Какаранджес перевязал рану и пошел, ковыляя, физически вымотанный на сто два процента. Почти тотчас же на правом ботинке отошла подошва.

– Вовремя ты, – мрачно посетовал Какаранджес, подвязывая ее бечевкой. – Одна засада за другой. И так всю жизнь!

Он вдруг поймал себя на том, что говорит сам с собою вслух, но не удивился, а угрюмо заметил:

– Ну вот, чавалэ – дошел до ручки. С ума сойдешь. Если раньше не кончишься.

Вместе за песней подоспело и второе дыхание. Ни из чего. Коротышка, сам себе поражаясь, воспрянул духом и в один прием одолел расстояние, отделяющее его от верхней площадки.

Ура! Ура!

«Дэвлалэ-Дэвла! Съел бы я твои ноги!» – Какаранджес медленно, не рывком, дорожа моментом, скинул лямки с плеча – одну, вторую, как никогда бережно, и мягко опустил на землю столь измучивший его ранец, а потом оседлал его, точно мула, и уставился в горную перспективу – сначала тупо, но все больше соображая. Мысль распрямилась и завертелась с прежней пронырливостью. Какаранджес впился глазами в озеро, занимающее дно открывшейся ему за перевалом котловины, и тщетно пытался его опознать: «Аккаинское или нет?» Сперва он был точно уверен, что это оно, спустя пять минут с той же категоричностью он мог заявить, что трагически ошибся, потом он опять был готов признать его Аккаинским. «Нет тут других озер! Будь что будет!» – порешил коротышка и направился к голубеющему водоему с видом человека, который только что сжег мосты.