Затишье оказалось временным: весной 1896 г. возобновились волнения армян, к тому же выступления христиан против султанской власти на Крите (происходившие еще в 1894 г.) переросли в вооруженную борьбу. На остров были введены турецкие войска, а греческое правительство не препятствовало отъезду туда добровольцев. Крейсера Англии, Австро-Венгрии, России и Франции двинулись к берегам Крита; их послы (к которым присоединились представители Германии и Италии) настаивали на проведении реформ. Требование критян – ввести автономию или присоединить остров к Греции – повлекли волнения в Эпире и Македонии, а это грозило брожением на всем Балканском полуострове.

Чтобы стабилизировать ситуацию, Петербург предпринял шаги к восстановлению дипломатических отношений с Софией, а в ходе поездки Николая II по Европе осенью 1896 г. Лобанов рассчитывал обменяться мнениями с руководителями внешнеполитических ведомств великих держав. Но в августе на пути из Вены министр внезапно скончался, и переговоры в Лондоне пришлось вести царю[826]. Тот, не владея проблемой, согласился с предложением Солсбери о коллективной опеке над султаном. Позже, исправляя промахи личной дипломатии монарха, посол в Лондоне Е. Е. Сталь в специальной записке изложил доводы, не позволявшие Петербургу принять английский план. Ответ Альбиона был категоричным: «призрак султана рядом с могущественной Россией, действующей от его имени» неприемлем[827]. Тем временем положение дел в Константинополе обострилось: здание Оттоманского банка захватила группа вооруженных армян, потребовавших проведения реформ, в городе начались погромы, с иностранных стационеров были высажены десанты. Лондон вновь поднял вопрос о мерах принуждения по отношению к султану, а английская эскадра 9 (21) августа двинулась с Мальты к Дарданеллам.

Франция выступала за сохранение целостности Османской империи, поскольку ее финансовые интересы там были весьма значительны. На Кэ д’ Орсе полагали, что постоянное наблюдение за ходом внутренних дел империи мог бы осуществлять Совет Оттоманского долга, в который следовало включить и представителя России, проведя капитализацию турецкого долга по военной контрибуции. В ходе переговоров в Париже министр иностранных дел Г. Аното убедил царя принять это предложение, что вовсе не соответствовало интересам России. Промахи личной дипломатии монарха позже исправляли профессионалы – в МИД план Аното отвергли, поскольку его осуществление привело бы к завуалированному европейскому контролю над султаном[828]. Французские финансовые круги восприняли отказ от парижских договоренностей как провал соглашения союзниц по ближневосточной политике, которое «должно было явиться гарантией со стороны России французских финансовых интересов в Турции»[829].