Прежде эти визиты сопровождались парой цыплят, лукошком яиц и другими приношениями, по принципу «не подмажешь — не поедешь». Теперь, слава богу, до сознания просителей дошло, что Иштвану Йоже подарки приносить стыдно. Но что касается тетушки Эржебет, то она отнюдь не в восторге от этих пустопорожних хождений (ходили бы в сельсовет, только полы пачкают), да и не совсем бескорыстна к людям, без конца беспокоящим ее мужа, а потому готова поверить, что эти подарки приносятся от чистого сердца.

Но если уж люди ходят, то пусть знают — мой дом для всех открыт, а потому он должен сверкать, как зеркало. Двор и сад председателя (звание «председатель» пристало к дядюшке Иштвану до самой смерти) надлежит содержать в порядке, а на кухне председательши не должно быть ни дурного запаха, ни пятнышка; уж если кто-нибудь заглянет ко мне на кухню, на мое рабочее место, путь не крутит носом от вони и чада, как во многих других домах.

Дядюшке Иштвану это приятно, и если он в духе, то никогда не забудет ласково погладить руку жены, эти родные трудовые руки. И при этом скажет: «Хватит, мать, сядь, отдохни». На большее он не отваживается из опасения вызвать новый спор, которого не приемлет его усталая душа.

Тетушка Эржебет, однако, не хочет ударить лицом в грязь перед Иштваном Йожей, а поскольку его старания вовлечь жену в общественную жизнь села окончились неудачей, то она стремится восполнить этот пробел делами домашними. Идеальный порядок в доме не был для нее столь важен ни в девичью пору, когда по ней «вздыхали», ни в первые годы замужества, когда она «была без ума» от своего умного, храброго и знаменитого в селе супруга. Став матерью, Эржи тоже уделяла дому не слишком много внимания; она не ощущала тогда морального превосходства Иштвана, ибо шестеро детей были для нее и почетным титулом, и гарантией уважения.

Да и вообще она нигде и ни в чем не отставала от мужа — ни в страду, когда Иштван косил, а она вязала снопы, ни на поле, где оба орудовали мотыгой. В любом деле она шла с ним рядом, плечо к плечу, никогда не была кисейной барышней, если речь шла о работе.

По вечерам, вернувшись с поля, Эржи бежала доить корову, мыла детишек, а Иштван спешил накормить свиней, так что ни один из них не имел времени сидеть сложа руки, наблюдая, как трудится другой.

Тетушку Эржи гложет и сознание своей беспомощности: без собственного молока, сметаны, творога она ничего не может приготовить по вкусу. А Иштван отказался от коровы, потому что, видите ли, нет времени заготовлять корм, да и неоткуда его взять. У единоличников — только для себя, а членам кооператива правление не продает ни клочка сена — пока на общественных коров едва хватает. Конечно, ему как «председателю» могли бы выделить малую толику, но если у других нет, то это попахивало бы «блатом», а этого Иштван Йожа никогда себе не позволит.