Конечно, на базар Эржи ходит не только торговать яйцами. Как пить дать она встречается там с подружками своей юности, наговорится с ними вдосталь, ведь болтовня и сплетни для женщин важнее, чем сто газет и тысяча собраний…

Ладно, пусть будет так, для нее это маленькое развлечение, он не против. Человеку, который не привык думать, необходимо лясы поточить, как воробью почирикать. Но беда в другом — придя домой, она каждый раз выкладывает все, что обо мне болтают на базаре. Что, дескать, Иштван Йожа так, да Иштван Йожа эдак, что он, мол, человек лживый, дрянь, а не человек, и прочее… Разве меня трогает, что говорят об Иштване Йоже завистники, глупцы или реакционные элементы? Собака лает, ветер носит. Но ей-то не все равно. То с одной схлестнется, то с другой, горой за меня стоит. Не спорь, не защищай меня, не нужен мне адвокат в юбке, да еще на базаре! Но сколько ни убеждай — все зря. Опять базар, опять судилище у прилавка с дюжиной яиц. Вот и будь тут добрым да хорошим; Иисусу Христу только в том и повезло, что он не обзавелся женой, а то не видать бы ему царствия небесного как своих ушей…»

3

Но вот наконец и здание сельского совета. Войдя, Иштван Йожа, как и каждое утро, прежде всего смотрит на барометр. Он уже подружился с этим прибором и по опыту знает, что ему доверять можно.

«Сон в руку. Нынче опять всякая ерунда снилась — атака под Вислоками в Галиции, не иначе к перемене погоды…»

Кавалерийская атака во сне для дядюшки Иштвана самый тяжелый кошмар. Двадцати лет от роду его призвали в гусары. Больше всего на свете он страшился тогда участвовать в атаке против тех, кого он и в глаза не видел, а ему приказывали: бей, круши, проливай кровь, руби головы… Бр-р-р. При одном воспоминании об этом по спине у него пробегали мурашки. Но в душные ночи, когда падает атмосферное давление, страшное видение всякий раз повторялось. Впрочем, до рубки голов тогда дело и не дошло: прежде чем венгерские гусары успели приблизиться к авангарду противника, русские пулеметы начисто скосили атакующих, и раненого Иштвана тоже подобрали санитары.

«Хоть и сон, а что-то в нем есть. Вот и в журнале «Жизнь и наука» о снах писали, журнальчик толковый, зря не напечатает. Доктор Буга тоже говорил, а он врать не станет».

— Вот так-то… — Дядюшка Иштван постепенно успокаивается — письменный стол имеет великую власть над человеком.

«Может, из-за этого и разыгралась утром дома буря, да и у дочки вчера тоже. Конечно, для пожара нужны горячие угольки под пеплом, не без этого, но… Бедная Эржи, осталась теперь в доме одна, как яблонька без плодов. Тому, кто привык с утра до ночи кричать в доме на шестерых ребятишек да еще в придачу на целое стадо домашней скотины, невмоготу сидеть молча, с закрытым ртом. — Гнев Иштвана Йожи понемногу улетучивается, а значит, возвращается и чувство справедливости. — Жаль, жаль, экая беда, человек всегда задним умом крепок. Нет, гнев разуму не советчик!» — заключает он и с головой уходит в текущие дела.