– Тийтаж, – буркнул он мне.

– Простите?

– Тий этаж.

– Третий – мне? Нет-нет, я только заглянул передать папку. Мне не назначено. Я и не хочу, чтобы было назначено.

– Короче говоря, она т’ ждет.

Единственным разумным выходом казалось бегство. Броситься на следующий поезд до Манхассета, укрыться в «Публиканах» и никогда не высовываться наружу. Но как я объясню свое исчезновение, когда обо мне уже сообщили? Мэри решит, что я псих, а такого я потерпеть не мог. Пусть лучше увидит меня неприбранного и полупьяного, чем сочтет сумасшедшим.

Поднимаясь на третий этаж, я рассматривал свое отражение в латунных дверях лифта. Я всегда представлял себе, как вхожу в «Нью-Йорк таймс» в новеньком костюме, начищенных туфлях, рубашке с английским воротничком, золотистом галстуке и подтяжках в тон. Сейчас же на мне были драные джинсы, стоптанные мокасины и футболка в потеках крови. Да еще и правый глаз заплыл.

Когда я вышел из лифта, все головы обернулись ко мне. Я выглядел словно оскорбленный читатель, явившийся сводить счеты с репортером. Редактор, жевавший сигару возле почтовых ящиков, охнул. При виде сигары я подумал о своем дыхании, примерно таком же, как у Твоюжмать. Десять лет жизни отдал бы за мятную жвачку.

Новостной отдел занимал помещение в целый квартал – залитый дневным светом лес из мужчин и металлических столов. Наверняка в 1986-м в «Таймс» работали и женщины тоже, но я не видел ни одной. Перед моим взором до самого горизонта простиралось море мужчин: щеголеватых, начитанных, умудренных опытом, дышавших густыми облаками дыма. Кажется, я здесь уже был. Я узнал одного из них – видел по телевизору. Недавно он сел в тюрьму за защиту своего источника, а еще славился тем, что все время курил трубку – и в данный момент тоже. Мне хотелось подойти к нему и выразить свое восхищение: он же сидел за Первую поправку[33], – но я не мог этого сделать, потому что выглядел так, будто сам прямиком из тюрьмы, причем угодил туда отнюдь не за Поправки.

На дальнем конце новостного отдела я наконец-то заметил женщину – одну-единственную, – сидевшую за крохотным столиком. Мэри, вне всякого сомнения. Путь к ней занял у меня примерно неделю. Все, мимо кого я проходил, разговаривали по телефону, и мне казалось, что эти люди обсуждают меня. Мне хотелось извиниться перед каждым за то, что я оскверняю это место. Извиниться перед Мэри, которая встала из-за стола и приветствовала меня с таким потрясенным видом, что я забеспокоился, не уволят ли охранника, впустившего меня, пять минут спустя после моего ухода.