У отеля «Ройял» большое скопление легковых автомобилей и грузовиков. Я тороплюсь в «Гроув-Лодж» и все же не могу в очередной раз не полюбоваться красотой серого камня – мне нравится это здание. Забегаю, сбрасываю пальто и сажусь рядом с юношами. Все молчат. Я чувствую легкую тошноту, напряженно вглядываясь в стол, словно женщина-йог. В аудиторию вбегает светловолосый парень с известием, что у Редпата грипп. А мы вчера не спали до двух ночи, честно читая «Макбета». Но это было прекрасно. Я испытала благоговейный трепет перед старинными стихами, перед «историей, полной шума и ярости» в особенности. Как иронично: я поглощаю поэтические личности персонажей, которые совершают самоубийства, предаются адюльтеру или их самих убивают, и какое-то время абсолютно им верю. То, что они говорят, – правда.

Потом прогулка по городу. Я, как всегда, любуюсь башенками Королевской часовни, с удовольствием хожу по Маркет-Хилл, но все магазины закрыты, кроме «Сейлз», где я покупаю новую пару красных перчаток взамен потерянных. Нельзя носить только черное. Можно ли любить окружающий объективный мир и бояться людей? Опасно, но возможно. Я люблю тех людей, которых не знаю. Я улыбнулась женщине, возвращавшейся по тропинке через болото, а она с ироническим добродушием сказала мне: «Прекрасная погода». Она мне понравилась. В ее глазах не было ни безумия, ни поверхностности. В кои-то веки.

В это трудное время проще любить незнакомцев. Они ничего не требуют и только наблюдают, всегда наблюдают. Я устала от Мэллори, Айко, Джона, даже Криса. Там для меня ничего нет. Я увяла для них, хотя когда-то цвела. Это симптом скрытого страха: все или ничего, ты или разбиваешь оболочку и выходишь в свистящую пустоту, или нет. Я хочу вернуться на нормальный путь, где субстанция мира пронизана моим бытием – где я ем, читаю, пишу, разговариваю, делаю покупки. Там все хорошо само по себе и нет лихорадочной активности, цель которой – скрыть страх, стремящийся встретиться с собой лицом к лицу, чтобы вести вечную борьбу, говоря: «А жизнь-то проходит!»

Ужас – это когда феноменальный мир сворачивается и исчезает, не оставляя ничего. Только хлам. Все говорит: обман. Слава богу, я устаю и могу спать; если так, то не все потеряно. И еще я люблю поесть. И гулять, и местную природу люблю. И все же эти вечные вопросы продолжают стучать в дверь моей повседневной реальности, к которой я льну, как сумасшедший влюбленный; эти вопросы ведут в темный, опасный мир, где все одинаковое, где нет различий, нет дискриминации, нет ни времени, ни пространства: свистящее дыхание вечности, без Бога, но со все отрицающим дьяволом. Так что возвращаемся к размышлениям об О’Ниле, готовимся к разгрому на уроке французского, к отказу «Нью-Йоркера» и к враждебности или, что хуже, равнодушию людей, с которыми мы преломляем хлеб.