– Ой, Джордж у нас пупсик, Джордж безупречен во всем.

– Джордж Пирс, да?

– Профессор Джордж Пирс. Он даже знает разницу между конем и морским коньком.

– И никаких тайных пороков.

– Один все же есть: когда мы ужинаем в ресторане и дело идет к завершению, он начинает убирать со стола. Соскребает с тарелок объедки, аккуратно составляет посуду. Дай ему волю – он и посудомойку загрузит, глаза б мои не глядели.

– Ну, если это самое страшное…

– Вот именно. Сейчас я и в самом деле намного счастливее, чем раньше. Нашла работу по душе, нашла того, с кем хотела быть рядом. Он, кстати, занервничал, когда узнал, что здесь будешь ты.

– Да ладно!

– Все раздумывал, как ты себя поведешь. Опасался, что у тебя крышу снесет.

– Лет двадцать назад – точно снесло бы.

– Или что вспыхнет какая-нибудь старая искра и мы с тобой сбежим.

– Вот-вот, я затем и приехал.

Она засмеялась:

– Как пишут на коробке с фейерверками? «После воспламенения не приближаться к пиротехническому изделию».

– В течение какого времени – там не указано?

– Двадцать лет, пожалуй, в самый раз.

– Двадцать лет – это уже безопасное расстояние, – изрек я, но в голову вдруг закралась мысль… естественно, полная паранойя, но я не удержался. – Скажи, а тебе, случайно, Джордж не нравился… тогда?

– Когда пьесу ставили? Нет, конечно. – Она взяла меня за руку. – Я была влюблена в тебя, ты ведь знаешь.

– А я в тебя.

– Нет, подожди: ты же наверняка это видел, да?