После этого случая никаких страниц к корпусу текстов Пушкина не прибавлялось. В 1919 году к этой полемике обратился выдающийся русский стиховед, представитель формальной школы Борис Томашевский, подтвердив приговор Суворина в конце осуществленного им строгого статистического анализа пятистопного ямба у Пушкина. Он показал, как любитель Зуев смоделировал свою подделку на основе ритмических характеристик раннего Пушкина, а не Пушкина 1830-х годов. «Подделать слово – легко, – предупреждал Томашевский. – Подделать ритм возможно лишь после тщательного изучения его»[259]. Однако сборник 1900 года, несмотря на всю содержащуюся в нем смесь слухов и отчаянных гипотез, представляет собой увлекательный документ о рецепции «Русалки». Как предположил автор одного из вошедших в сборник материалов, Пушкин остановился именно на вопросе Князя, поскольку понял, что зашел слишком далеко: возникшее сплетение реалистического и фантастического не могло быть воплощено в едином общем пространстве. Попытки догадаться о том, каким должно было быть окончание «Русалки», продолжались и в советский период.

Наиболее последовательная из этих попыток была предпринята актером и директором Государственного Пушкинского театрального центра в Санкт-Петербурге Владимиром Рецептером[260]. Его стратегия, к которой он пришел в результате пересмотра помет в рукописях Пушкина, заключалась в представлении Пушкина как редактора собственного текста. С уважением относясь к стремлению поэта к еще большей краткости текста при редактировании, Рецептер не добавлял новый материал в пьесу. Вместо этого он сделал кое-какие купюры. Он удалил семь строк из заключительной части, переставил несколько отрывков, чтобы исключить повторы, и изменил порядок трех последних сцен. В течение двух десятков лет и в четырех основных публикациях (1976–1998) Рецептер доказывал, что Пушкин все-таки завершил свою пьесу (но не успел записать новый чистовой вариант). Знаменитый заключительный вопрос Князя: «Откуда ты, прекрасное дитя?» – должен был остаться без ответа (Русалочки или кого-либо другого), но он и не должен был повисать в воздухе, заставляя задумываться публику. Скорее всего, его следовало вовсе удалить из пьесы[261]. Для ощущения трагичности финала зрелому Пушкину было важно не допустить пересечения реального и фантастического миров. Вторя критическому разбору Ф. М. Толстого после премьеры Даргомыжского, Рецептер полагал, что Пушкин вовсе не собирался соединять Князя с Русалкой. Однако у поэта не было уверенности в том, какой должна быть развязка драмы, и поэтому он отложил завершение работы над пьесой.