2002
2002
16. Испытание войной, ловушки мира: оперный шедевр Прокофьева
(Метрополитен-опера, Нью-Йорк, февраль 2002)
16. Испытание войной, ловушки мира: оперный шедевр Прокофьева
(Метрополитен-опера, Нью-Йорк, февраль 2002)
Эта статья появилась в феврале 2002 года в программке к «Войне и миру» Прокофьева – совместной постановке Метрополитен-оперы и Мариинского театра. Она была написана и читалась на фоне событий, исключительных для Северной Америки, но достаточно знакомых остальному миру, в том числе России. В сентябре минувшего года в результате террористической атаки рухнули башни-близнецы. Нью-Йорк еще приходил в себя после небывалой катастрофы; страна была настроена воинственно, недоумевала, полнилась слухами и скорбела. В романе Толстого (книга третья, часть II, главы 17–19) есть эпизод, в котором губернатор Растопчин убеждает москвичей, что городу ничто не угрожает и в него не допустят стремительно наступающих французов. Жители готовятся бежать и в то же время упрямо не желают отказываться от своих привычек, продолжая задавать балы и развлекаться. Атмосфера отрицания очевидного и непоправимого вкупе с облегчением, которое приносит капелька настоящей жизни, так тонко переданная Толстым в «Войне и мире», отчетливо чувствовалась и в тот период, когда в Метрополитен готовилась впечатляющая постановка оперы Прокофьева.
Эта статья появилась в феврале 2002 года в программке к «Войне и миру» Прокофьева – совместной постановке Метрополитен-оперы и Мариинского театра. Она была написана и читалась на фоне событий, исключительных для Северной Америки, но достаточно знакомых остальному миру, в том числе России. В сентябре минувшего года в результате террористической атаки рухнули башни-близнецы. Нью-Йорк еще приходил в себя после небывалой катастрофы; страна была настроена воинственно, недоумевала, полнилась слухами и скорбела. В романе Толстого (книга третья, часть II, главы 17–19) есть эпизод, в котором губернатор Растопчин убеждает москвичей, что городу ничто не угрожает и в него не допустят стремительно наступающих французов. Жители готовятся бежать и в то же время упрямо не желают отказываться от своих привычек, продолжая задавать балы и развлекаться. Атмосфера отрицания очевидного и непоправимого вкупе с облегчением, которое приносит капелька настоящей жизни, так тонко переданная Толстым в «Войне и мире», отчетливо чувствовалась и в тот период, когда в Метрополитен готовилась впечатляющая постановка оперы Прокофьева.
В этой мощной, удивительной опере все слишком большое. 1700-страничный текст в ее основе, занимающие все сценическое пространство массовые сцены, продолжительность (один вечер или два?), незримое присутствие Льва Толстого и в то же время память о его знаменитом отрицательном отношении к опере вообще как наиболее пагубной, развращающей форме западного искусства – принять этот вызов мог только композитор, обладавший упрямством и усидчивостью Толстого. Таким композитором был Прокофьев. Страстно преданный оперному искусству (хотя его операм не везло с постановками), он также считал своим долгом служить Советскому государству. В этой предпоследней из написанных им опер, шестой в его творческой карьере, работая в кризисной ситуации и испытывая нарастающие проблемы со здоровьем, Прокофьев наконец-то сумел сочетать свой яркий лирический гений с патриотическим зрелищем.