Подводя итог этому разделу, мы могли бы проследить пути русской «леди Макбет» и предложить пересмотренный вариант ее генеалогии. Отправной точкой, естественно, является Шекспир. Жена Макбета предлагает широкий спектр возможных действий. Хотя сначала она боится, что «млеко человеческой доброты» может помешать ее мужу в его стремлении «избрать кратчайший путь», после совершения убийств ее охватывает страх, чувство вины, и она испытывает фатальное бремя ответственности. В русской версии сюжета у Лескова она всегда сохраняет хладнокровие, заменяя проблему, кому быть королем, сексуальной ревностью как основной причиной, побуждающей к совершению убийства, и все это вставляется в забавно стилизованный полицейский рапорт, который подавляет любую «реалистическую» эмпатию по отношению к грешной героине. Шостакович выбрал этот текст в качестве первой части более обширного, политкорректного плана изобразить средствами оперы серию мужественных и энергичных русских женщин. Есть причина полагать, что он также видел в нем историю, отвечающую жанровым требованиям более традиционной оперы, где несчастная дива мечтает о любви, грешит, исповедуется и на пороге смерти поет свою самую трогательную арию. Задача композитора по превращению повести в оперу была сложной. Ему нужно было воссоздать внутренний мир и нравственные муки заглавной героини и в то же время сохранить русский колорит произведения, подчеркнув жестокость враждебного класса (купечества) и наделив Катерину Измайлову свободой выбора и праведным гневом. Героиня – как бы ни объяснять ее преступления – не могла обрести свободу выбора, покуда ее вина постоянно возрастала. Поэтому первая задача заключалась в том, чтобы избавить ее от вины. Путь к этому могла подсказать «Русь» Замятина.

Ибо еще в большей степени, чем лесковская «натуралистическая» Катерина Львовна, неореалистическая Марфа Ивановна у Замятина является фольклорной стилизацией, оживлением нескольких загадочных портретов. Впрочем, в отличие от героини Лескова, Марфа оправдывается своим контекстом, защищенная от каких-либо обвинений в том, как сложилась ее жизнь, а в конце вернувшаяся в мир природы, который укрывал ее и взрастил ее. Шостаковичу, как советскому композитору, нацеленному на новый идеал оперы, оставалось добавить к этому очищенному от вины образу дидактический, проактивный элемент. Ему нужна была некая интонация, которая покажет, что женщины сильнее, умнее и прогрессивнее, чем их поработители-мужчины, при том что комедия и насилие останутся, чтобы завоевать доверие обыкновенного зрителя. Мы остро ощущаем эти до некоторой степени ханжеские «вставки» в духе социалистического реализма всякий раз, когда они встречаются в опере, поскольку они оспаривают более традиционные оперные роли Катерины как содержанки, рабы страстей, раскаивающейся грешницы и мученицы. (Ярким примером является несоответствующий моральный выговор, который Катерина делает Сергею перед тем, как они начинают мериться силой в картине 2: «Много вы, мужики, о себе возмечтали, думаете, вы и сильны только, вы и храбры только, вы и умом только вышли? А как баба иной раз всю семью кормит, не знаешь? А как бабы одни, да в нужде детей ростят? А разве бабы за мужей да за милых своих жизнями не рискуют?») И вот дива советской эпохи поет в свою защиту то, что давно было канонизировано литературной традицией XIX столетия, начиная с пушкинской Татьяны и легендарных жен декабристов и кончая героинями Тургенева: мужчины – это лишние люди, импульсивные, эгоистичные, неисправимые, тогда как женщины – упорные, стойкие и незаменимые. Емкий образ леди Макбет может быть приспособлен и для передачи этой глубоко русской по своей сути идеи.