Среди сорока с лишним «приятных» пьес, написанных Шоу к началу Второй мировой войны, у Кржижановского были свои любимцы. Это несколько иной список по сравнению с каноном англоязычного мира, к которому относятся «Пигмалион» («Моя прекрасная леди»), «Человек и сверхчеловек» и «Майор Барбара». В порядке предпочтения в список Кржижановского входят «Ученик дьявола» (роль Ричарда Даджена в постановке Передвижного театра Гайдебурова когда-то играл молодой Таиров), ранняя, написанная в чеховском духе пьеса «Дом, где разбиваются сердца», «Дилемма доктора», «Кандида». «Андрокл и лев» и некоторые менее известные тексты, такие как «Поживем – увидим», «Первая пьеса Фанни», «Слишком правдиво, чтобы быть хорошим», «Огастес выполняет свой долг» – и, конечно же, «политическая феерия» «Тележка с яблоками» (1929), пародия Шоу на пришедшую в упадок парламентскую демократию, превратившуюся в орудие плутократов, пьеса, которая часто воспринимается как выражающая сочувствие сталинизму[340]. Между тем Кржижановского интригует вовсе не политика, но «концентрированная идея» как формально-кинетическая проблема. Каким образом Шоу удается пробудить драматические переживания за счет одного только движения идей? У Шоу «все – как нить сквозь иглу – продернуто сквозь сознание. Все драматургические приемы рентгенизированы рассудком. Это приемы — в полный рост этого слова» [СК 4: 473]⁵⁵. Впрочем, в Шекспире Кржижановского привлекает отнюдь не подобная строго объективная демонстрация драматургом здравых мыслительных способностей. Шоу мог удивлять свою публику (или шокировать ее, при этом улыбаясь и нанося ей точно рассчитанный удар в лицо), но Шекспир полностью преображает своих зрителей. Искусство Шекспира (используя любимую физиологическую метафору Кржижановского) учит нас, как соотносить события вовне черепа с событиями, которые происходят внутри него, – превращая всех задействованных в них в одушевленные предметы, образующие непрерывную цепочку и буквально расположенные в шаге друг от друга.

Уильям Шекспир: грезы vs скорость видимых вещей

Во всех работах Кржижановского, посвященных театру Елизаветинской эпохи, постоянно ощущается огромное удовольствие, которое доставляют автору его энергия и визуальная образность. Возрожденные актером на сцене, отделенной от зрительного зала огнями рампы, они казались более реальными, чем неясные, туманные призраки на московской улице. На сцене все потенциально способно обрести четкие контуры, стать реальным и убедительным для нас в той же степени, как наши собственные потаенные мысли. Раздел статьи «Комедиография