3. Зуб

3. Зуб

Свяжено росло на обочине междугородного шоссе, как неказистый полевой цветок. Загородилось от проезжающих автомобилей армированными заборами, словно рассерженное, что его лишили статуса ПГТ. Из-за каштанов выглядывали серые общежития, растерявшие жильцов после закрытия стекольного завода. Провода перечеркивали небо. Сонно кренились столбы.

Автобус высадил горстку пассажиров у Могилы Неизвестного Солдата: двух старушек, навещавших внуков в Москве, и высокого, плечистого шатена со спортивной сумкой.

Шатена звали Олег Толмачев, ему исполнилось тридцать. Поселок, который он покинул три года назад, был старше на пятьсот лет и помнил тракт, пролегавший вместо трассы, и волков в лесных дебрях, и темноту без звезд.

Но Свяжено успешно притворялось скучным захолустьем. Обросло травой, яблонями, рыжими гаражами, спутниковыми антеннами на кровлях хат. Крохотная площадь с мемориалом и стихийным рынком, автомойка, шиномонтаж, заправка ЛУКОЙЛ, еще продуктовый, обклеенный рекламой кока-колы, и магазин запчастей на первой линии. Олег повертелся, вчитываясь в знакомые до боли надписи: «Бытовая химия», «Чебоксарский трикотаж», «Игрушки», «Канцтовары», «Студия красоты».

Облака вальяжно курсировали над черепицей домишек.

Олег пошел по Большому переулку: шаг, второй – и он вернулся в Свяжено.

На Садовой улице продавали триммеры и бензопилы. На улице Рабочей, под одной крышей с аптечным пунктом, торговали семенами, кошачьим кормом и постельным бельем. Агентство недвижимости загибалось рядом с банком, фотоателье и почтой России, а на Советской отгрохали новенький бежево-оранжевый мини-маркет «Дикси». Село селом, пусть и с дюжиной многоквартирных домов. Четыре километра от рынка до северной окраины. Олег проходил это расстояние за сорок минут.

Он ненавидел Свяжено. Не яростно – хоть ярость порой и затмевала его рассудок. Ненавидел вкрадчивой ледяной ненавистью, которая страшнее всего.

За то, что поселок отнял у него сестру.

За то, что какой-то непойманный ублюдок поставил крест на ее будущем, возвел надгробие из розового мрамора с белыми прожилками.

И Влада не надела выпускное платье, не влюбилась в мальчика, не поступила в институт, даже тела ее не нашли, и могила была фиктивной.

А особенно люто Олег ненавидел себя. Потому что бухал крымские вина и загорал на коктебельском пляже, пока кто-то уводил сестренку во мрак.

Он обогнул школу, где промучился восемь лет, и пошел мимо стадиона. На поле подростки гоняли мяч. Турникеты, футбольные ворота без сеток, нестриженые кусты, окаймляющие беговую дорожку, и стертые разметки – ничего не изменилось. Изменился только он сам.