Павла Егоровна как-то сникла, тревожно посматривала по сторонам, потом сказала:

— Поезжай поперек поля, чего кривулю делать.

— А как будут жать? — усомнилась Зинаида.

— Не будут. Списана рожь. Еще июнем Савосин с агрономом заходили ко мне с актом. Подпиши, говорят, Павла Егоровна, как гражданка народа… Уж я их, уж я их: мерзавцы, во что землю превратили!..

Павла Егоровна дотянулась до вожжей и сама направила Лысуху в поле.

Лысуха шла размеренно, бодро, тянулась к осоту, срезала сочные верхушки. Сиротливо-редкие стебли ржи путались под ногами, колосья брызгали сухим щуплым зерном.

Пересекли поле, свернули в старую сечь с истлевшими пнями и по едва приметной, затянутой мелким ивнячком лесовозной дороге выехали в Гольцы. Поле только что убрано. В воздухе кружился взбитый мотовилом белый пух осота. Земля, усеянная овсяной шелухой, тускло отсвечивала и как будто тлела. От копен несло духмяным теплом волглого хлеба. На краю поля стоял комбайн. Из выгрузного колена трубы в двухосную тракторную тележку толчками выплескивалось восковое зерно. Полова отсеивалась на сторону широким, радужно трепетавшим крылом. Какой-то парнишка в белой до ушей нахлобучке, очевидно помощник комбайнера, суетясь, разравнивал ворох.

Зинаида подъехала к крайней скособоченной копне, взяла вилы и без слов, без оглядки принялась расторопно грузить солому. Павла Егоровна же чувствовала себя стесненно, поминутно оглядывалась, словно боясь, что их могут увидеть, уличить.

Солома, изжеванная молотильными барабанами, мягка, податлива. Вилы легко тонули в копне. Зинаида поднимала навильники, укладывала расчетливо, с напуском — ширила воз.

Павла Егоровна, настороженно посматривая в даль поля, останавливала: «Хватит, хватит!» — но Зинаида, не отвечая, сосредоточенно хмурясь, как бы сердясь на что, продолжала дело. Погрузив копну, взобралась на воз, потопталась, умяла, затем переехала к соседней копне, бросила на самый верх с пяток навильников — и только тогда сказала:

— Ну и ладно, теперь возок справный.

Она потянула веревку, притянула солому к крюкам площадки крест-накрест и, радостно подмигивая озабоченной Павле Егоровне, стала отряхивать набившуюся за воротник соломенную труху.

Из лесного проема выкатил забрызганный грязью «Беларусь», остановился у загруженной зерном тележки. Подбежал услужливо парнишка в белой нахлобучке, вытащил из скобы трактора шкворень, затем поднял прицеп тележки и замахал: давай, мол, чего медлишь, подпячивай.

Но трактор вдруг дернулся вперед и, по-козлиному прискакивая на бороздах и кочках, покатил через поле. Павла Егоровна всполошилась, замигала подслеповато, с какой-то покорной обреченностью вымолвила: