«Вот он, корм, получше того сена, что заготовили костромские шефы. Запрессовать бы ее, сложить в скирды, пока не замочило».

Дальше поехала спорее. Солнце уже клонилось к закату, а она всего на полпути. От Залетаевки свернула в лес. Холм Бычий оставался левее. Она поторапливала Лысуху, замечая, что из-за холма наплывала на небо тяжелая и вязкая наволочь.

В сосновом леске безымянного ручейка с грохотом поднялся глухарь, тускло сверкнули лоснящиеся черные перья — пошел напролом, сбивая лапник. Следом ринулась серая глухарка. И тут — ближе, дальше: фыр-р, фыр-р, шесть раз кряду. Стремительно ввинтились в сплетение ветвей гладкие плотные птицы.

Зинаида, придерживая вздрагивающую Лысуху, радостно улыбалась: вот они, наконец-то объявились, все семейство в целости! Последние шесть лет Зинаида ни разу не спугивала глухарей, боялась, что перевелась древняя птица. И вот в начале этого лета, проезжая «большим кругом», она наткнулась у заберега залетаевского клюквенного болота на выводок — шесть птенцов подняла, они бросились от нее скопом, неумело забарахтались в воздухе. А потом все словно канули, сколько Зинаида ни петляла вокруг Залетаевки — нет и нет… «Попались лисе, перестреляли?» — думала она встревоженно, объезжая кварталы. И вот они!

Расстегнув сумку, достала тетрадь, записала: «В залетаевском сосняке вспугнула семейство глухарей. Отец с матерью и шесть детенышей. Все крепкие, самостоятельные птицы, но держатся пока вместе. Подались в сторону холма Бычий».

Еще заезжала в три деревни Зинаида, отводила деревья на поруб, осматривала молодые саженцы лиственницы в дальнем урочище Раковка. Наволочь все сгущалась, клубилась со всех сторон, быстро смеркалось. А когда переехала Шачу и вывела Лысуху на прямую тропу к Семеновке, стало совсем темно. Уже в прогоне, когда показался дом с раскрытыми в освещенные сени дверями, с сидящим на пороге Григорием — огонек цигарки вверх-вниз, ждет, переживает, — налетел порывистый ветер и пошел мелкий секущий дождь.

Постояла погодка, все, теперь зарядил на неделю, а то и на две, — это Зинаида не по приметам видела, а чувствовала всем нутром своим. Но, досадуя на пришедшую непогодь, не о доме она подумала, не о домашних делах — не убрана картошка, не сложены дрова, не вскопаны освобожденные от овощей грядки — и не о лесе, что кто-то воспользуется непогодой, похозяйничает, а о копнах овсяных: прольет насквозь, сгниет солома — жалко.

Валерий Клячин ПАРУСНЫЙ АВРАЛ

Валерий Клячин

ПАРУСНЫЙ АВРАЛ

Когда Женьку Крутова поставили на фока-рей, он страшно обиделся. Ну надо же! Первый в жизни настоящий рейс, на «Крузенштерне», вокруг Европы — это же с ума можно сойти от одного только представления, и — самый нижний рей мачты.