— Ах ты, мать честная, попались. Все.

— Чего все-то, чего? — с досадой одернула Зинаида.

Трактор лихо развернулся перед возком, дверка с браком стукнула о боковину, из кабины выскочил бригадир Савосин.

Он остановился на почтительном расстоянии, вперил руки в бока и победно, с ехидцей улыбаясь — как тут не порадоваться, не потешиться, застал с поличным, — раздумчиво, как бы для себя заметил:

— Так, так. Что же решим, значит…

— Чего решим-то? О чем ты? — ершисто вставила Зинаида.

— Так, так… — повторил Савосин, в голосе его слышалась снисходительная начальственность, догадка какая-то, а в глазах, во взгляде, лицемерном и важном, словно бы играл, блестя шерсткой, какой-то лукавый бесенок: — И что делать будем?..

— Хватит выкобениваться-то! — обрезала Зинаида. — Корчит из себя!.. Раздувает: карау-ул, копну соломы украли! Весь колхоз растащи — тебе хоть бы что! Главно: власть показать, сыграть заботника!..

Савосин сразу надулся, капризно скривив губы, пригрозил:

— Разберемся. Докладную в контору черкну. Разберемся.

— Докладную-ю! Не смеши-ко людей-то! Ты бы лучше черкнул, доложил, как двадцать бункеров овса на току спарил да гниль-то бульдозером в овраг спихнул!..

— А ты чего кричишь, Зинаида, ты по лесному делу приставлена, вот и смотри, а сюда не лезь, разберемся без тебя. Я вот с Павлой Егоровной завсегда договорюсь — тихо, мирно…

— Нечего разбираться! Ей председатель разрешил! Так-то! И не привязывайся — «тихо, мирно», — знаем, на что намекаешь!..

— Ладно, ладно, — сохраняя важную осанку, топтался Савосин. — Я тебя и не слушаю. А с Павлой Егоровной мы всегда договоримся. К Павле Егоровне — всегда со вниманием. Вот и завтра — навещу, поговорим. И помощь окажу посильную, как же, она льноводкой была, заслужила…

Зинаида дернула вожжи — нет сил слушать эту трескотню, — пошла широко, жестко. Павла Егоровна, поспешно и не в лад тыча посошком, засеменила следом.

Всю дорогу молчали. И только у двора Зинаида, развязывая узел веревки, нервно заговорила, бросая угрожающие взгляды:

— Какой наглец! Хозяин нашелся! Гнать бы такого хозяина в шею!.. Придет — не вздумай угощать прихлебателя! «Тихо, мирно»!..

Перетаскивая солому во двор, Зинаида выпрягла Лысуху, откатила двуколку под навесик.

Вышли — опять вместе — за околицу, в перемеженные поблекшими кустами поляны. Подул горьковато-терпкий ветерок, зашуршали черствые листья. Лысуха ступала вровень, обжигая плечо горячим дыханием.

Зинаида взглянула по сторонам, вздохнула глубоко, и сердце ее сразу обмякло: хорошо, что рядом лес, хорошо, что она всегда может уйти, забыться в его вольных, полных какого-то непостижимо-загадочного смысла просторах…