—  Оставьте меня, — хрипло прошептал драгун, когда они придержали коней, чтобы напиться воды. Торрес лежал лицом вниз, уткнувшись щекой в сырой песок берега. Из открытого рта слюна стекала на плоский, нагретый солнцем камень. Загнанное сердце стучало в самые уши, ладони саднило от сорванных уздой мозолей. Легкий ветер холодил его волосы, свалявшиеся и торчащие колтуном от пота и пыли.

Старик тяжело дышал, тупо уставившись на беззаботную стрекозу, что стрекотала крыльями над его головой, и губы его дрожали.

—  Поднимайся! — падре, едва держась на ногах, подошел к Торресу.

—  Я больше не могу… Оставьте меня… — в голосе раненого слышались истеричные ноты. — Уходите сами… Вы и так сделали для нас с Эрнаном всё, что могли…

—  Вставай, я сказал! — старик ухватился за его плечи.

—  Да идите вы к черту со своей заботой и милосердием!.. Я не хочу! Не хочу жить!

Вместо ответа монах треснул его по губам и, не стесняясь в выражениях, заставил вскарабкаться в седло.

И вновь они гнали коней, захлебываясь зноем и пылью, пытаясь уйти от погони.

Монах в бессильном гневе порвал свои четки, когда понял: Торресу не выдюжить этой гонки.

Слабость того росла на глазах. Он с огромным трудом удерживался в стременах, постоянно придерживаясь одной рукой за луку седла. Сердце, казалось, готово было выскочить из груди, лицо стало пепельно-серым.

«Санта-Мария! Неужели всё зря? Похоже, весь ад вскинулся, встал на дыбы против нас…» — пот, стекая из-под шляпы, застил глаза падре. Он слышал, как в барабанные перепонки колотился пульс. Ремни стремян невыносимо натерли ему голень.

В очередной раз обернувшись, беглецы увидели, как длинная цепь жагунсо уже начала взбираться по склону холма, и поняли: расстояние между ними опасно сократилось.

—  Соберись с силами, сынок! Осталось немного, — падре торопливо зарядил ружье.

—  У меня темно в глазах… и в ушах… словно треск цикад… — прохрипел Торрес, шатаясь в седле. Дышал он теперь исключительно ртом, губы распухли и запеклись. — Спасайтесь, отец Ромеро… Я задержу их, — драгун потянулся за седельным пистолетом.

—  Нет, ты не умрешь. Довольно, что мы им подарили Эрнана! — яростно закричал священник и, что было силы, обжег плетью круп скакуна юноши.

Сам он уперся прикладом в плечо и долго целился. Монах видел «голову» отряда — бородатого, в большом сомбреро и красном пончо вожака, который скакал впереди всех на великолепной белой лошади.

Отец Ромеро, оставаясь в седле, укрылся за валуном и терпеливо ждал. Церковь научила его этому. Однажды он целые сутки простоял на коленях, общаясь с Господом, и теперь постоянно напоминал себе об этом. «Сей выстрел, — думал старик, — положит конец затянувшемуся кошмару, даже если станет началом другого». Он расправил онемевшие плечи и принялся нашептывать молитву, прогоняя тяжелую дремоту, овладевшую им от слабости.