Сторма Кортни, когда Марк увидел ее так близко, оказалась еще красивее. Она сделала три быстрых шажка по комнате и только тогда сообразила, что она здесь не одна. Девушка остановилась, не зная, что делать, грациозная, как испуганная газель, готовая в любую секунду сорваться в стремительный бег.

Рука ее метнулась ко рту – длинные, изящно обработанные ноготки светились, как перламутровые.

Глядя на него огромными бездонно-синими испуганными глазами, Сторма прижала пальчик к слегка дрожащим губам, гладким и блестящим от влаги. Она стала похожа на маленькую девочку, которая осталась одна и которой страшно.

Марк хотел ободрить ее, развеять все страхи, сказать что-нибудь, чтобы ее успокоить, но, к собственному удивлению, не смог ни двинуться, ни заговорить.

Однако беспокоиться оказалось не о чем; ее растерянность длилась всего лишь мгновение, и она тут же поняла, что источник ее тревоги – молодой человек высокого роста, вырядившийся в парадную военную форму, которая выгодно подчеркивала его худощавую изящную фигуру и обладала всеми признаками твердости убеждений, надежности и ответственности.

Едва заметно, неуловимым движением, осанка ее мгновенно изменилась. Пальчик с губы переместился на щечку, губы перестали дрожать и, слегка раздвинувшись, задумчиво надулись. В огромных глазах больше не осталось страха; слегка опустив веки, она принялась критически разглядывать Марка, задрав изящный подбородок.

Поза ее тоже изменилась: на дюйм вперед она выставила бедро, холмики юной груди приподнялись, задорно натянув тончайший шелк ее платья. Губы слегка искривились, словно она собиралась сказать какую-нибудь колкость, и этого оказалось достаточно, чтобы у Марка перехватило дыхание.

– Здравствуйте, – сказала она.

Голос ее, низкий и гортанный, ударил в самое сердце Марка, отскочил, как мячик, и, казалось, еще несколько секунд висел в воздухе.

– Добрый вечер, мисс Кортни, – приветствовал он ее.

Марк сам удивился, что ему удалось проговорить это спокойно и уверенно. Услышав его голос, она изумилась, что-то шевельнулось в ее памяти, и глаза снова широко распахнулись. Удивление постепенно сменилось вспыхнувшим гневом. Глаза засверкали, на гладких, почти восковых прелестных щечках вспыхнули густые пятна румянца.

– Вы? – не веря собственным глазам, спросила она. – Здесь?

– Да, – не стал спорить он, – боюсь, это действительно я.

Ее изумление выглядело столь комично, что он не смог не улыбнуться, и все его опасения сразу испарились. Он совершенно успокоился и теперь чувствовал себя непринужденно.