– Что вы делаете в этом доме?

Она гордо выпрямилась, глядя на него с ледяным достоинством. Правда, полного эффекта достичь не удалось, поскольку смотреть приходилось снизу вверх, а щеки ее все еще пылали от возмущения.

– Работаю. Я теперь личный помощник вашего отца, – ответил он и снова улыбнулся. – И мне кажется, совсем скоро вы примиритесь с моим здесь присутствием.

– Это мы еще посмотрим, – отрезала она. – Я поговорю об этом с отцом.

– О, я имел основания думать, что вы с генералом уже обсуждали проблему моей занятости… или, скорее, незанятости.

– Я… – начала было Сторма и тут же прикусила язычок; все лицо и шея девушки залились густой краской.

Она вдруг с ужасом и со стыдом вспомнила весь тот эпизод. Унижение, которое она тогда испытала, оказалось настолько сильным, что и сейчас она потеряла присутствие духа, увяла, как роза в летнюю жару, и от жалости к самой себе ей стало трудно дышать. В тот день, когда это случилось, вместо безусловной поддержки, к которой она привыкла с раннего детства, отец сердито отчитал ее, заявив, что она ведет себя как избалованный ребенок и ему стыдно, что она злоупотребляет его влиянием и властью, а еще более стыдно, что она пользуется этим, не поставив его в известность, за его спиной, как он выразился.

Как всегда, гнев отца напугал ее, но не настолько серьезно. Прошло уже почти десять лет с тех пор, когда он в последний раз поднял на нее руку.

– Настоящая леди проявляет чуткость ко всем, кто ее окружает, независимо от цвета кожи, веры или общественного положения, – сказал он ей.

Она частенько слышала эти слова и раньше, и теперь ее испуг сменился раздражением.

– Да брось ты, папочка! Я давно уже не ребенок! – нетерпеливо отмахнулась она. – Он нахал и грубиян, черт возьми, а всякий, кто мне дерзит, должен быть наказан.

– Ты только что сделала два утверждения, – заметил генерал с обманчивым спокойствием, – и оба необходимо поправить. Во-первых, если ты сама ведешь себя грубо, то и в ответ всегда можешь нарваться на грубость. А во-вторых, ты все еще так и не повзрослела.

Шон встал с кресла, и она увидела, как он огромен – как столетний дуб, как гора.

– И еще одно маленькое замечание, – сказал он. – Настоящие леди не сквернословят, а ты у меня должна стать настоящей леди, когда подрастешь. Даже если мне придется вдолбить это в тебя силой.

Он схватил ее за руку, и вдруг ее охватило страшное смятение – она поняла, что сейчас произойдет. Такого с ней не случалось с четырнадцатилетнего возраста, и она верила, что больше не повторится.

Она попыталась вырваться, да не тут-то было, отец ее был невероятно силен. С легкостью подхватив дочь под мышку, он понес ее к кожаному дивану, и только теперь она в первый раз издала испуганный и возмущенный визг. А когда отец аккуратненько уложил ее к себе на колени и чуть не до самой головы задрал ей юбку, визг быстро сменился громкими страдальческими воплями. Под юбкой на ней были голубенькие крепдешиновые панталоны с бледными розочками как раз на интересующем его месте, и его жесткая и сильная ладонь принялась звонко шлепать по упругим выпуклостям ее попки. Он шлепал ее, пока она не перестала брыкаться, но только когда вопли стихли и перешли в душераздирающие всхлипывания, он опустил ее юбку.