Шон смотрел на расстилающиеся внизу леса и луга и думал, как сильно здесь все изменилось с тех пор, как он, еще маленький босоногий непоседа и сорвиголова, охотился здесь с собакой и метательной палкой.

В четырех или пяти милях отсюда, приютившись под защитой нагорья, стояла ферма под названием Теунис-Крааль, где в одно прекрасное, знойное летнее утро на медной кровати в гостиной он родился, а с ним и его брат-близнец Гаррик. Мать умерла при родах, Шон ее никогда не видел. Гаррик до сих пор там живет; в окружении своих книг и бумаг он обрел наконец душевный покой и чувство самоуважения. Шон улыбнулся, вспомнив о брате; он любил и жалел близнеца, и в этих чувствах содержалась немалая доля старой вины перед ним. Каким бы стал Гаррик, если бы Шон случайным выстрелом не раздробил ему ногу? Поскорее отбросив эту мысль, он повернулся в седле, чтобы оглядеть свои владения.

Многие тысячи акров своей земли Шон засеял акацией, что стало основой его состояния. С того места, где он сидел, неподалеку от железнодорожной товарной станции города виднелись строения лесопильных заводов, склады пиломатериалов, и Шон снова почувствовал удовлетворение, оттого что жизнь его не прошла понапрасну, а его начинания были вознаграждены успехом. Улыбнувшись, он чиркнул спичкой по сапогу, закурил длинную черную сигару и уселся поудобнее.

Шон решил еще немного растянуть удовольствие – такие минуты самоудовлетворенности случались редко. Ему не очень хотелось сейчас думать о своих самых насущных проблемах.

Блуждающий взгляд его прошел по крышам раскинувшегося внизу Ледибурга и добрался до некрасивого строения из стали и оцинкованного листового железа; оно торчало так высоко, что любой дом в долине по сравнению с ним смотрелся карликом, даже внушительное четырехэтажное здание нового Ледибургского сельскохозяйственного банка.

Корпус сахарного завода походил на языческого идола, безобразного и жадного, вцепившегося в землю на краю аккуратных плантаций сахарного тростника, которые раскинулись до самого горизонта, густым ковром покрывая низкие пологие холмы. Словно океанские воды, ветер волновал эти плантации, посаженные для того, чтобы кормить этого вечно голодного идола.

Шон нахмурился, собрав в складки кожу на лбу над большим носом, похожим на клюв хищной птицы. Его земли насчитывали тысячи акров, а земли человека, который когда-то был его сыном, раскинулись на десятки тысяч.

Жеребец под ним словно почувствовал смену настроения всадника: подтянулся, часто закивал головой и стал перебирать ногами, готовый бежать вперед.