Да, сбежавшая лошадь тогда добралась до их стоянки, неся на крупе глубокие отметины львиных когтей. Старый оруженосец-зулус, и сам страдающий малярией, сразу оседлал серого и взял с собой еще вьючную лошадь. По следу убежавшей от львов лошади он добрался до львиной лежки и оттуда двинулся по следу мужчины с ребенком. Четыре дня он шел за ними, не сбиваясь со старого, почти выветрившегося следа.

Когда Мбежане догнал их, они сидели на песке обнявшись и под жаркими лучами солнца ждали смерти.

– Это был единственный раз, когда я видел, что ты плачешь, – тихо сказал Дирк. – А ты когда-нибудь думал о том, сколько раз ты заставлял плакать меня?

Шон больше не хотел слушать его. Не хотел, чтобы ему лишний раз напоминали о том красивом, своевольном, диковатом и любимом всеми ребенке, которого он растил один, без жены, был ему и за мать, и за отца… Тихий, коварный голос Дирка держал его словно в плену, в паутине воспоминаний, от которых никак не избавиться.

– Ты хоть знал, хотя бы догадывался, что я тебя боготворил? Что всю мою жизнь целиком я выстраивал, глядя на тебя, что ты был для меня всем… ты хоть знал, что я старался копировать все твои поступки, во всем быть как ты?

Шон покачал головой, ему хотелось возразить, сказать, что все было не так.

– Да-да, я во всем старался стать тобой. И возможно, мне это удалось…

– Нет, – хрипло сказал Шон; он задыхался.

– Может быть, именно поэтому ты от меня и отрекся, – гнул свое Дирк. – Видел во мне зеркальное отражение самого себя и не мог заставить себя принять это. Поэтому и отверг… и снова оставил плакать.

– Нет. Боже мой, нет, конечно, это неправда. Все было совсем не так.

Дирк развернул лошадь, и колено его коснулось колена отца.

– Отец, пойми, мы с тобой – одно, нас не отличить друг от друга… неужели ты этого не видишь? Признай же, что я – это ты; это такая же правда, как то, что ты породил меня, такая же правда, что ты воспитывал меня, ты лепил мой характер.

– Дирк… – начал было Шон, но не мог найти слов. Речи сына тронули его, более того – потрясли до глубины души.

– Разве ты не понимаешь, что все, что я делал в жизни, я делал ради тебя? И не только когда был ребенком, но и в юности и когда стал взрослым мужчиной. Неужели ты никогда не задавался вопросом, зачем я вернулся в Ледибург, когда мог уехать куда угодно – в Лондон, в Париж, в Нью-Йорк… весь мир был открыт передо мной. Но я вернулся сюда. Почему, отец, почему я сделал это?

Не в силах отвечать, Шон покачал головой, глядя на этого красивого незнакомца, полного жизненных сил и неотразимой, вызывающей тревогу харизмы.