– Сакубона, Пунгуш, – сказал Марк. – Я вижу тебя, о Шакал.

Человек секунду смотрел на него, явно размышляя о прозвище, которое Марк дал ему, о манере его приветствия, о языке Марка и акценте, с которым приветствие прозвучало. Ничто не нарушило его спокойствия, полные выпуклые губы не исказились злобой, но и не расцвели улыбкой.

– Сакубона, Джамела. Я тебя вижу, о Тот, кто ищет, – ответил он низким, глубоким голосом, который в неподвижном воздухе прозвучал как бронзовый колокол. И сразу же добавил: – Сакубона, Нгага.

Марк удивленно заморгал. Ему и в голову не приходило, что шакал может думать о нем в таком неприглядном образе. Дело в том, что нгага – это панголин, чешуйчатый муравьед, небольшое животное, напоминающее броненосца, ведущее ночной образ жизни; и если застать его днем врасплох, оно начинает быстро и суетливо бегать туда-сюда, как иссохший сгорбленный старичок, то и дело останавливаясь и близоруко разглядывая каждый попавшийся на пути небольшой предмет.

А два этих прозвища, Джамела и Нгага, произнесенные вместе, с досадной ясностью создают образ человека, который бесцельно носится кругами, с умным видом разглядывает то один предмет, то другой, а на самом деле слеп и ничего толком не видит.

Вдруг Марк отчетливо увидел себя самого со стороны, глазами скрытого наблюдателя: без толку и смысла человек разъезжает по долине, спешивается время от времени, рассматривает все, что вызвало его минутный интерес, снова садится в седло и едет дальше – в точности как нгага. Не очень-то лестная для него картина.

С неожиданным беспокойством он почувствовал, что, несмотря на тяжелые раны Пунгуша и все преимущества его, Марка, положения, обмен любезностями прошел не в его пользу.

– Мне кажется, на этот раз нгага поймал того, кого он искал, – мрачно заметил он и направился к мулу за одеялом.

Под окровавленными листьями в боку Пунгуша Марк обнаружил глубокую темную дыру – буйвол вонзил сюда кончик рога. Он мог вполне достать до почек, а если так, то Пунгуш все равно что покойник. Марк отбросил эту мысль и как можно более осторожно промыл рану раствором акрифлавина.

Его запасная рубашка, чистая как снег, еще не утратила хруста, после того как Марион тщательно выстирала и погладила ее. Он оторвал рукава, оставшуюся часть аккуратно свернул в несколько слоев и наложил на зияющую рану, перетянув рукавами.

Пока он работал, Пунгуш молчал; он не протестовал, ничем не показывая, что ему больно, когда Марк поднимал его в сидячее положение, чтобы удобнее было работать. Но вот когда Марк разорвал рубаху, зулус с сожалением вздохнул.