Но не таков был Борис, чтобы тихо сидеть. Поэтому он сделал так: сперва послал к дядьям сказать, что он весь грех берет на себя – это, мол, он народ смутил, поэтому весь спрос будет с него, когда его повяжете. Ну так вяжите же! И выбежал Борис с дружиной из Чернигова! Один и их четырнадцать мечей – и это всё, что у Бориса тогда было! Но прямо через Всеволодов стан, через возы, в галоп! И в Степь, как в белый свет – ушли! Разгневался брат Всеволод и посылал за ним погоню, и ханов на Бориса поднимал, и много им за Бориса сулил… Только ушел Борис, никто его не взял – ни Русь, ни Степь, – пришел в Тмутаракань, к Роману Святославичу… И там опять мутил! Только теперь мутил уже не чернь, но братьев своих, Святославичей. Он говорил: «Земля наша обильна и обширна, и много в ней князей, и все мы – братья, равные, и нет над нами старшего. Ибо какой он старший, Изяслав, какой он Богом данный, когда при нем, живом, сперва Всеслав был венчан, после Святослав, а после Всеволод! А я тогда чем хуже, братья? А чем вы? Были б мечи остры – и тогда всякому достать венец Владимиров! Но разве так любо?!» И по Борису выходило, что не любо, а любо, если все равны и тогда и Русь надо делить всем поровну, всем по уделу, а лествичным всхождениям больше не быть, но там, где после ряда сел, там и сидишь, а после своим сыновьям оставляешь. Тогда и смутам больше не бывать, ибо делить будет нечего, всё раз и навсегда поделено и переделено, все равные, нет старшего…

И полюбились его речи Святославичам! Сперва Роман крест целовал быть с Борисом заодин, а после прибежал в Тмутаракань брат Ярослав, а после Олег. Сотворили они ряд и исполчились. И выступили трое Святославичей, ведомые Борисом. Было тогда Борису всего только двадцать лет, и не было при нем ни казны, ни дружины, не сиживал его отец на Киевском столе – а шли за ним, при его стремени. Кликнул Борис – поднялся и Аклан, и он пошел, и над Акланом Борис стал за старшего.

А был Борис и не высок, и не силен, и не сладкоречив. Но скажет – как огнем прижжет. И в сече первым был. Смотрел только в глаза. Ступал легко. И с ним было легко! И не сулил он ничего, он говорил: «Сами возьмете». Шли они скоро, как могли.

На Порубежье встретили их черноризцы – печерские, так Иоанн велел, митрополит – и призывали их, на братьев ополчившихся, одуматься. Но Борис и слушать их не стал, а только испросил благословения на путь. И Николай… Нет, что это я? Тогда уже не Николай, а Никифор, тот самый Никифор вскричал: «Борис! Одумайся! Ведь ты же не волк!» На что Борис ответствовал: «Да, я не волк. Но лев!» И засмеялся. И проклят был Никифором! Гриди Борисовы разгневались и кинулись к Никифору, и повалили его наземь… Но Борис велел, чтобы его отпустили. Они отпустили. Никифор, поднявшись, опять стал кричать, проклинать… А Борис пошел дальше. За ним пошли бурчевичи, Олег… А младшие из Святославичей, Роман и Ярослав, смутились, поворотили коней и ушли обратно в Тмутаракань. Борис их не держал, сказал только тем, кто остался: «Псам псовое, а нам вся Русь».