– Так! Ну и что Любим?

– Смеялся, пес! Глумился! Какие, говорил, долги? Град ничего ему… тебе, князь… ничего не должен! А ты им, князь, и сыновья твои, и внуки, и весь ваш род… он так и сказал!.. весь ваш род вовеки с градом не расплатится!

– Вот как! Ай-яй!

– Да, князь! А вы, кричал… это уже на нас… А вы…

Но тут Горяй замолчал, будто как задохнулся от злости. А зато все эти сразу в рев! Ох, же и донял их Любим, насмешливо подумал князь, ох, и не зря, поди! Ох… Тьфу! Князь крикнул:

– Ну так что? Что, соколы?! – не слышат! И он тогда еще, всех перекрыл: – Молчать! Я говорю! Помру, тогда…

Притихли псы! Князь гневно посмотрел на них и хотел так же гневно сказать… Но вдруг подумал: а зачем? И еще помолчал, отдышался. И в голове муть улеглась. Князь улыбнулся и заговорил – негромко, медленно, как с малыми:

– Старый я стал. Слабый. Но из ума пока что еще не выжил. И поэтому вот что скажу. Зачем он потешался, пес? Да чтобы нас разгневать. Чтобы пошли мы на него, чтобы рубили, жгли. Так он, Любим, что, так смерти ищет? Нет. Правды! А правда у меня. Потому что у меня есть уговор, и есть при нем печать, и в уговоре все прописано, кому и что положено и кто есть господин, а кто есть пес. Да, соколы! Вот соберутся сыновья мои, и мы опять составим ряд, и я тогда выйду, скажу: «Град-господарь…»

Князь замолчал, дух перевел. Потом махнул рукой, опять заговорил:

– Нет, не про это я. А вот надо про что! Нынче проснулся я, лежал и вставать не хотел. И то: как же меня вчерашнее давило! Ибо какой вчера был срам! За все за годы мои долгие я срама такого не видывал! А ведь был я и в цепях, был я и в порубе, травили меня зельями… Но вчера было гаже всего. Много гаже! Вот нынче утром и лежал я, соколы, и думал: Пресвятый Боже, зачем ты отпустил мне такой срок, зачем ты меня раньше не забрал? А тут еще Игнат пришел и говорит, что мне надо идти на Черный Плес и там посла встречать. Посла! Когда такая грязь и такой смрад в душе моей! Но… Князь я, соколы! От Буса. И я собрался и пошел. Хоть и не знал, куда глаза девать, что говорить… И вот я пришел на этот Плес. А он, этот посол…

Князь горько усмехнулся, повторил:

– Посол! Да только если бы вправду посол! А так же это был мой брат, смоленский. Да, Мономах там был, вот кто!

Князь снова замолчал, дал пошептаться, пошуметь, потом опять заговорил:

– Встретил меня брат Мономах. И пировали мы, держали ряд. Брат звал меня на Степь. Вот, соколы, на Степь! А я отказался. Юлил, душой кривил, обиды вспоминал, я, мол, из-за них не пойду. Из-за обид! А что мне еще было говорить? Что я и так уже в походе? Что моя Степь – это мой град?! И что, сказать, что более того, что я возьму в Степи, мне мои же холопы должны?! Так он бы, брат, тогда бы надо мной смеялся! Вот и кривил я, соколы. А после возвращался я и думал: князь я или не князь? Князь, соколы! Князь, пока жив, – он князь. И дружина, я думал, при мне: Туча, Горяй… и Хворостень, поди, уже пришел. Да, Хворостень, я знал, что ты не усидишь!