Дождался, но ненадолго. Сшиблись рати на поле Нежатины Нивы. Ох, была сеча зла! Ох, Она те Нежатины Нивы косила! И лег Борис, потом Коснячко лег. Но лег и Изяслав. Его потом свезли в санях и положили в храме Богородицы. Бориса воронье склевало. Олег бежал. А Всеволод второй раз сел на Киевском столе, теперь уже по старшинству, и задарил племянников – Давыду Игоревичу дал Туров, а Ярославу Святославичу Муром, а Роману Святославичу подтвердил Тмутаракань. А Всеславу Брячиславичу пожаловал обоз даров богатых…

Ты взял эти дары и роздал их на Торгу. И Киеву в ответ не отдарился. А Изяслава и не помянул! А по Борису заказал сорокоуст и сорок дней в Софии простоял… А Нежатины Нивы всё снились и снились. Снились их кости белые, не погребенные. Ты просыпался, вскакивал и выл, зубов не разжимая. Только разве ты волк? Нет, ты не волк, даже не пес – а свинья! Борису позавидовал, убит Борис, а радость где? А нынче Мономаху ты… Как ликовал ты, князь, когда кричал ему про те двенадцать лет! Так это же двенадцать! Лет! А тебе и двух дней уже не жить, а всё визжишь кликушей. Свинья. Свинья! Князь подскочил…

Его чуть удержали! Туча держал за плечи, уговаривал:

– Князь!.. Князь!

Князь застонал, сел, стиснул голову руками. Смотрел на берег, Лживые Ворота. Ш-шух весла, ш-шух… Князь медленно закрыл глаза и с горечью подумал: прости мя, Господи, но почему это так?! Борис пал от меча. И Ярополк! И даже Изяслав, хоть он и не вышел в чело, а, схоронясь за спинами, стоял, – но тоже в сече пал, и это тоже честь! А я, что ли, как Всеволод, уйду от страха? Да я уже ушел, да я уже не жив, я тень одна, не зря было видение, не зря весь Полтеск ликовал – нет князя! Так ведь и вправду уже нет! Вон Святослав, вередами изъеденный, и тот цеплялся жить, а я…

Вставай! Уже и парус убран, мачту положили, и Туча дает тебе руку, и ты берешь ее, ведут тебя, и ты идешь, твои ноги скользят, да, ноги как колоды, да, верно, Бус говаривал…

Иди! И голову держи! И пот со лба не утирай, ибо темно уже, никто его не видит. Вот и мостки. Вот и ворота. Лживые! Князь через них прошел…

А после не на терем, не на Зовуна, не на Софию, не даже на костры на буевище – а поверх них, костров, он сразу посмотрел на Шумные…

Висит Митяй! Всеслав вздохнул, снял шапку и перекрестился. Прости мя, Господи, гневно подумал он, да, не по-христиански так, но если радуюсь, то, значит, еще жив!

3

3

Князь надел шапку, поправил ее – и пошел дальше, к кострам. Костров, против вчерашнего, явно прибавилось, а, может, даже и удвоилось. Значит, подумал князь, это вернулся Хворостень. Да и больше просто некому, потому что сыновьи дружины они бы ни за что в град не впустили. А на Хворостеня позарились! Думали, что он встанет за них. Любим же его уже сколько прикармливал?! С прошлого года! А он, пес, мимо кормильца шмыгнул – и сюда! Подумав так, князь радостно хмыкнул и даже оскалился. Он шел уже мимо костров, там все сразу вставали и так смотрели на него, будто он сейчас им что-то скажет – очень важное! Но он ничего не говорил, а только кивал по сторонам или рукой махал – мол, чего повскакали, садитесь! И то: чего только на свете не случается; жизнь – лес, блуждание. Слаб человек; ушел, пришел…