– Вот, я…

А ты его – хр-рясь плетью! По щеке! И кожа лопнула! Шрам у Давыда по сей день!..

Но устоял тогда Давыд! Он только ухмыльнулся. Он даже кровь не стер. А ты кричал:

– Коня ему! Всем уходить! Добра не брать!

Не брали. Так ушли. Давыд молчал. На Полтеск не пошли, а повернули к Лукомлю, и Глеб туда же шел из Менска. Ты Глебу велел поспешать! А Борису в Друцк, наоборот, послал сказать, чтобы он затворился и не выходил, ждал, был готов встречать, потому что если, мол, не сможем побить Мономаха, то побежим к Борису в Друцк, чтобы там отсидеться. А он пускай сразу сидит! Юн был Борис, ты пожалел его…

И Мономах на это покусился! Шел, гневен был, жег так, чтобы даже головней не оставалось. Но до Лукомля перехода не дойдя, – вы там уже были все трое, – вдруг повернул и кинулся на Друцк.

Юн был Борис. И кроток. А отца ослушался! Пришел брат Мономах под Друцк – а друцкая дружина уже в поле; стоят и ждут. И исполчилась рать смоленская, и выехал брат Мономах под стяг, стал выкликать Бориса и грозить…

А не было Бориса! Стояла его рать щитом к щиту… Да только сколько было этой рати? У Мономаха было больше вчетверо!.. Стояла рать, а князь не выходил. Вот, видит Мономах, отрок вошел в шатер Борисов. А вот вышел. А вот другой вошел, несет дымящийся котел…

А друцкие стоят, переминаются. Мономах не выдержал и поскакал – один, молчком – к шатру Борисову. Расступились друцкие и пропустили Мономаха. Он спешился, вошел в шатер…

Борис сидел в кольчуге, при мече… и ел вепрятину, и вином ее из рога запивал. А увидел Мономаха, кротко улыбнулся и сказал:

– Винюсь! Ты, брат, так быстро подступил, что я и пообедать не успел. Но если ты еще маленько погодишь, то выйду я, меч обнажив, и мы тогда с тобой…

Но не дослушал Мономах, взревел как зверь!..

И выдохся. Ссутулился. И вышел от Бориса – молча. К своим пришел и также молча указал рукой; увел их всех. Шел – и молчал. И только, говорят, уже в Смоленске посмеялся – зато вдоволь. Отходчив Мономах, он настоящий князь. А затворился бы Борис… Что стены друцкие? Ты их плечом толкни – они повалятся. Так и по сей день они стоят – единственно Борисовым умом. Тем же умом Борис ятвягов замирил и взял у Зебра дочь, теперь, в крещении, ее зовут Евфимия, и принесла Евфимия Борису трех сыновей, сыновья все в отца, все крепкие, разумные. Вот разве что они тебя, Всеслав, чураются, а так все хорошо у них на Друцке, любо.

А у Давыда шрам и по сей день горит. И третий год он вдов. И без детей. Таков твой сын Давыд. Таков твой сын Борис. И если б кто из твоих сыновей и смог взойти на Место Отнее, так это только Борис. Но ему даже Полтеск не нужен! И братья ни во что его не ставят: мол, ты не князь.