…А ты, гневно подумалось, очнись, если сдюжишь, проснись. Открой глаза, вдохни, расправь плечи и подними руку, и протяни ее к кресту – он же совсем близко, на груди, чего же уже тут не дотянуться?!

Но он по-прежнему лежал, не шевелясь, и даже глаз не открывал – не мог. Но и если бы мог, так не открыл бы, потому что остерегся бы. А остерегся бы он оттого, что почуял, что он здесь уже не один, а кто-то вошел к нему и, затаившись, встал возле окна…

Нет, дальше чуялось, а вот уже и слышалось: этот, который затаился, он там не один, а их двое, и они шепчутся. О чем? Всеслав прислушался…

Да только крепко шумело в ушах. А вот уже и загремело! Это так волны бьют о каменную гору. Море бушует, гром грохочет. Ночь, молнии, всё небо в сполохах, и в этих сполохах видно, как на высокой каменной горе стоит кощунский храм, от храма слышится: «Всеславе! Внук мой! Кровь моя! Кр-ровь! Кр-ровь!»…

И тотчас: нет, никто здесь не кричит! И храма никакого нет! Пресвятый Боже! Верую в Тебя, лишь в одного, а Святовит – это ложь и обман, это бесовское видение, всё от Тебя приму, дай только мне глаза открыть, персты сложить…

А вот и не дал! И не даст. Так жив я или нет, подумалось. И дальше: жив, конечно, просто сил совсем не осталось, вот и лежу бревном. И еще тут очень тихо. Ну, разве только те, которые возле окна затаились, опять стали шептаться. Всеслав украдкой приоткрыл глаза…

Георгий – полыхнуло! Сын! Вернулся! Господи, вот радость-то! А ведь не ждал его уже! Вот…

Нет, тут же подумалось, ты обознался, это не Георгий, а Ростислав. А рядом с ним Борис. Стоят, о чем-то своем шепчутся, а на отца и не смотрят. Ростислав и Борис. А Георгия нет. Нет чуда, князь, не заслужил ты чуда. Пять лет уже прошло…

Пять? Да, на Благовещенье как раз и было ровно пять, когда ушел Георгий, твой самый младший. Ты знал, что он хочет уйти, и в тот день нарочно не вышел к столу. Ну и что из того?! Тогда он сам вошел сюда и остановился возле порога. А ты сидел на ложе. Ты же велел передать, что хвораешь! Вот он и пришел тебя проведать. И еще чтобы сказать, что он уходит. Ты усмехнулся и спросил:

– Зачем это?! Земля, она везде святая!

Он промолчал, не хотел с тобой спорить. Зато хотел ты! И ты гневно сказал, что, если надо, у него будет много земли, и это уже хоть завтра! Он начал было отвечать… Но ему не дал, потому что сразу же добавил, что ни Любим, ни кто другой в этом тебе не поперечит – не посмеет! И его братья, ты сказал, они тоже! Потому что, ты сказал…

И замолчал. Потому что он вдруг вот так улыбнулся и вот так замотал головой. И тебя как будто варом обварили! Ты вскочил! И быстро подошел к нему, схватил его за плечи, стал скоро, гневно говорить…