– Ты объяснишь князю… – начал Джафар, но тут же остановился. Он вдруг увидел, что в залу входит его собрат – купец из Магреба, не пожелавший пойти на пир. На его лице читалась тревога. Он огляделся по сторонам. Заметив Джафара, быстро пошёл к нему. Приблизившись, магребчанин кивнул патрикию и Гийому, после чего склонился к уху единоверца и торопливо заговорил по-арабски. Джафар, которому было известно, что Калокир этот язык знает, прервал торговца, поднялся и отошёл с ним в сторону. С полминуты поговорив, они возвратились.

– Прости, патрикий, – сказал Джафар, – я должен тебя оставить на некоторое время.

– Провались в ад, – спокойно напутствовал своего собеседника Иоанн, и оба купца покинули залу. Тут уж патрикий, пользуясь тем, что конец стола был безлюден, дал себе волю. Слёзы двумя ручьями хлынули по его щекам. Он закрыл лицо худыми руками и испустил рыдание.

– Тише, тише, – потряс его за плечо Гийом, быстро оглядевшись по сторонам. Потом он взял ковш, зачерпнул им браги и дал его Иоанну, – выпей! Слезами тут не поможешь.

Несчастный, вытерев слёзы, осушил ковш. Поставив его, он пробормотал:

– Как это могло случиться? Куда смотрел со своего облака преподобный Феодор Стратилат?

– Что, так всё серьёзно? – спросил Гийом. Иоанн кивнул. На его лице с небритыми и обветренными щеками высветилась сквозь слёзы улыбка. Она не была внезапной, так как конюший задал вопрос, и более вразумительного ответа он получить не мог. Но всё же патрикий заговорил, снова проведя по глазам ладонью:

– Я в ней увидел себя. Не такого, к счастью, каков я есть, а такого, каким я с детства и до недавнего времени мечтал стать. Это был нелепый и странный образ, возникший в детском воображении!

– Почему же ты перестал стремиться к нему?

– Два года тому назад я, если ты помнишь, привлёк к себе большое внимание. Моё имя было у всех на устах. Мне стало казаться, что Бог меня сотворил для неимоверных высот. Трогательный образ исчез. О, как он невовремя возвратился! Худая, бледная, босоногая проститутка гордо взглянула в мои глаза моими глазами! Она хранит мою юность, хоть ей уже двадцать семь. Я сперва подумал, что у нас с нею – одна душа на двоих. Но вскоре почувствовал, что ошибся. Она по своей природе имеет такую гордость и несгибаемость, о которых я лишь мечтал. Тогда меня ещё больше к ней потянуло. И сразу возникло то, чего я боялся всю свою жизнь! Так сильно боялся, что не прощал себе никаких душевных привязанностей. Когда мы прощались с нею, я окончательно понял, что мой удел – вечно ненавидеть себя за то, что мне нужен Свет. Он непобедим и неуловим! Вряд ли для меня у него найдётся хотя бы лучик даже за гробом.