Однажды утром – кажется, это было двадцатое ноября или близко к этому, Лев Мелентий вызвал к себе своего первого помощника, который официально именовался секретарём. Никифор Эротик был ещё дома. Получив вызов, он через полтора часа явился с унылой физиономией во дворец и сразу направился к западному крылу, где располагались покои его начальника. Преодолевая длинные коридоры, юноша, по обыкновению, останавливался болтать с каждым встречным. Он не спешил. И вот, наконец, его путь закончился. Лев Мелентий сидел за своим рабочим столом и глубокомысленно очинял перо маленьким ножом с бамбуковой рукояткой. Прямо напротив стола распластался всем своим жирным телом в кресле паракимомен, евнух Василий. Два царедворца о чём-то тихо беседовали. Когда Никифор вошёл, они оба сразу ему кивнули. Он поклонился сразу обоим, выпрямился и стал созерцать пенную поверхность Босфора, вид на который великолепным образом открывался из северного окна.

– Что видно, что слышно? Какие новости? – обратился магистр к секретарю с вопросом, который никогда не был данью формальности.

– Я не думаю, что вторжение неминуемо, – заявил Никифор, сразу поняв, о чём идёт речь – ведь евнух Василий лишь накануне вернулся из инспекционной поездки по северным рубежам, – купцы и лазутчики говорят одно: русский князь пьянствует в Преславе. Думаю, что он ждёт от нас неких предложений. Речь, несомненно, идёт об увеличении ежегодной дани.

– Так он, по твоему мнению, притащил на Балканы сто пятьдесят тысяч воинов только лишь для того, чтоб поторговаться?

– А для чего же ещё? – пожал секретарь плечами, – если бы он хотел воевать, давно бы уж начал.

– Кроме того, – перебил Василий, подняв короткий и толстый палец, – он объявил бы войну! Он сразу послал бы в Константинополь гонца с коротким письмом: «Я иду на вас!» Он всегда так делал. Иначе не было никогда.

Логофет задумался, отложив перо. Перочинный нож он не убирал, как будто намереваясь найти ему ещё какое-то применение.

– Хорошо, – проговорил он спустя несколько секунд, опять поглядев на секретаря, – ступай-ка сейчас к царице.

– Для какой цели? – осведомился Никифор.

– Ты обрисуешь ей ситуацию на Балканах. Необходимо, чтобы она согласилась выплатить Святославу вдвое против того, что было ему уплачено год назад. Ты прекрасно знаешь, что без неё такие дела не делаются! Ступай. А я через час пойду к василевсу. Время не терпит. Надо уже начинать снаряжать посольство.

– Я понял тебя, магистр, – сказал Никифор и поспешил к Феофано.

Из всех мужчин только он и личный телохранитель царицы, звали которого Анемас, имели свободный доступ к ней в комнаты. Анемас отнюдь не являлся ни евнухом, ни глупцом, ни гадким уродом. Но было общеизвестно, что он равнодушен к женщинам. И, вообще, ко всему на свете. Это был мощный, красивый, чётко отлаженный механизм, а не человек. Последние два с половиной года, после ухода Рагнара, он неизменно сопровождал царицу везде и две трети суток нёс неусыпную стражу перед дверьми в Лавзиак. Так именовались её покои.