– Царица! Богоподобная! Сжалься! Не погуби! Клянусь – я не знала, что вы так друг друга любите!

– Чёрт возьми, – вполголоса восхитился Никифор, локтем пихнув Рагнара. И было чем восхититься! Рагнар на миг позабыл про жену царя, глядя на любовницу Святослава. Та продолжала лить слёзы молча, хлюпая носиком и молитвенно сложив руки. Ночь её глаз трепетно мерцала и таяла под лучами летней зари, с которой поэты сравнивали сияющий, изумрудный взгляд Феофано. Но иногда и при свете дня, каким бы он ни был, видна на небе луна – вечная паломница ночи. И двадцатисемилетняя дочь трактирщика улыбнулась двадцатилетней дочери рыбака, кожа у которой была достаточно смуглой, а грива чёрных волос ни разу не поддалась ни одному гребню.

– Не пищи, птичка! Тебя Кременой зовут?

– Да, да, это я, – задёргала плакса головой так, будто ей велели вбить в стену гвоздь без помощи молотка, – прости, госпожа, прости! Я больше не буду! Я всё тебе расскажу! Только не вели меня жарить в медном быке! Я больше всего этого боюсь!

– Уймись, говорю! Не то я велю тебе всыпать так, что ты у меня в медный бык запросишься. Поняла?

Слёзы у Кремены остановились. Она испуганно опустила глазки. А Феофано задумчиво приложила палец к щеке, глядя на скандальную знаменитость. Вдоволь понаблюдав за нею, императрица зачем-то переглянулась с Никифором и Рагнаром, с ещё более непонятной целью цокнула языком, потом рассмеялась и подняла вытянутые ноги.

– Сними с меня башмаки! Я натёрла пятки.

– Сию минуту, благочестивая!

На глазах двух мужчин царица была разута с трогательнейшей нежностью и изяществом. Осмотрев её голые ступни, Кремена старательно пришла в ужас и заявила, что пятки необходимо смазать китайской целебной мазью, чтоб они зажили поскорее. Никифор тут же и сообщил, что такую мазь можно попросить у цирюльника, а живёт он недалеко, в соседнем квартале. Кремена молниеносно умчалась за этой мазью, сверкнув своими голыми пятками и забыв прикрыть за собою дверь.

– Какая высокая, – поглядев ей вслед, заметила Феофано, – как ты, Рагнар! Или чуть повыше?

– Я не приглядывался, – ответил Рагнар. И он тут же занял место Кремены, встав на одно колено перед царицей. Она ему протянула руки. Он снова начал их осыпать поцелуями. Ни открытая дверь, ни выходки наглой дряни, которая убежала за мазью, не останавливали его. А Никифор вынужден был иметь с ними дело. Дверь он закрыл, но всё остальное ему не нравилось. Это было необъяснимо. Императрицу он знал очень хорошо, лохматая кукла улепетнула, сверкая пятками. Тем не менее, что-то всё же было не так. Никифор Эротик поплёлся в другую комнату – взять кувшин с вином и три чаши. Пришлось ему задержаться, так как царица вдруг начала стонать. Когда секретарь вернулся, Рагнар сидел за столом, а императрица по-прежнему была в кресле. Но они так смотрели в глаза друг другу, что секретарь с трудом поборол желание уронить кувшин и уйти за тряпкой часа на три. Вместо этого он с поклоном подал царице чашу вина. Налив себе и Рагнару, сел рядом с ним. Они осушили чаши.