Купец икнул и стал медленно сползать вниз. В глазах стоял туман, внутри все дрожало. Он осторожно протянул руку к столу, коснулся золотой птицы, но его трясущуюся руку тут же накрыла тяжелая длань князя.

— Эта будет стоить сто гривен, — коротко предупредил он и осведомился: — Брать будешь или так поговорим?

— О чем? — хрипло выдавил араб, обреченно глядя на сидящую перед ним огромную кошку.

Да-да, именно кошку, которая с самого полудня играется с ним, мудрым Ибн аль-Рашидом, как с мышью. И то, что она сейчас ласково мурлычет, вовсе ничего не значит. В смысле — ничего хорошего. Как только она проголодается, она его все равно съест, и уйти из ее лап не получится — все уловки мышки она знает наперед.

— О чем, коли тебе и так все ведомо? — вздохнул он.

— Поговорить всегда есть о чем, — спокойно ответил князь. — Ну, к примеру, о твоем достопочтенном безвременно усопшем младшем брате. Вот, стало быть, почему тебя выбрали старшиной в Хорезме. Ну да, ну да, когда человеку доводится братом сам великий Чингисхан, как тут его не выбрать. Правда, что он усоп десять лет назад я, признаться, не слыхал, — заметил Константин, посетовав: — Все оттого, что больно редко ко мне из твоих краев приходят торговые гости, вот и не знаю ничего. Сижу тут в глуши… А ведомо ли тебе сказанное в Ясе Чингисхана о таких, как ты? — резко сменил он тон и, не дожидаясь ответа от насмерть перепуганного купца, холодно процитировал: — Лазутчики, лжевидоки, все люди, подверженные постыдным порокам, и колдуны приговариваются к смерти[145]. — И тут же сделал вывод: — Стало быть, почтенный купец, даже по законам твоего же повелителя, которому ты ревностно служишь, тебя надлежит убить.

Ибн аль-Рашид сидел, тупо уставившись на собеседника и начиная понимать, что с этим князем навряд ли справится и сотня иблисов, даже если им на помощь придет столько же джиннов и прочей нечисти.

«Своих они вообще трогать не будут, — подумалось ему. — А то, что он для них свой, и глупцу понятно. Иначе откуда бы он все знал, даже законы Ясы».

Слова князя доходили до него с превеликим трудом, будто в уши кто-то напихал целый пук хлопковой ваты, но когда все-таки доходили, он сразу же начинал жалеть, что кто-то неведомый пожадничал и не напихал в них по два тюка. Перед глазами по-прежнему все плыло.

— Да тебе, видать, совсем худо. — Кошка еще не наигралась и решила продлить агонию мыши, вновь выпуская ее из лап. — Эвон как побледнел. На-ка, испей студеной водицы.

Купец покорно принял кубок, надеясь только на то, что яд окажется быстродействующим и долго мучиться не придется. Вода на вкус была хороша, и странное дело — яда совсем не чувствовалось. Он добросовестно осушил содержимое до дна и стал ждать смерти, однако та почему-то медлила с визитом. Даже наоборот, вроде бы малость полегчало. Хотя нет, не малость — и вата из ушей куда-то исчезла, и в глазах прояснилось. Купец растерянно посмотрел на князя. Тот сочувственно улыбался и ждал.