Кроме того, Мур писал стихи и прозу. У него была толстая записная книжка под названием “Проба пера: сборник стихов и прозы”, также сохранившаяся в архиве. Увы, поэтический гений Цветаевой не коснулся Мура. Если, скажем, Лев Гумилев оставил бы науку и занялся поэзией, он не смог бы, конечно, превзойти Николая Степановича и Анну Андреевну. Но были у него все-таки и удачные, талантливые стихи. О Георгии Эфроне и такого сказать нельзя.
Пред нами были на ладони Бульваров цепь, ветвей краса; В лесу Булонском злые кони Несли наездниц не спеша. А в Люксембургском, небывалом, Во вдохновеннейшем саду Шум, гам Латинского квартала Приглушен был. Как какаду Столица ворковала нежно…Какаду не голубь, он не воркует, а довольно громко и противно кричит. Какаду – не пестрый, красочный, а белоснежный попугай с белым, желтым, розовым или черным хохолком. А Париж – многоцветный, никак не белокаменный. Сочетание “во вдохновеннейшем” даже вслух прочитать трудно.
Мур пытается обыгрывать поэтические штампы, причем штампы самые низкопробные, но игры не получается.
Белые розы лежат на столе; Смуглые грезы на бледном челе… А за открытым квадратным окном — Черная ночь да фонарь за углом.Есть у Мура и любовная лирика. В общем, довольно обычная для молодых людей его возраста, вполне заурядная: